Михаил Серегин - Кукла для утех

– Да, да, да, – подтвердил Дима, глаза которого к этому времени загорелись.

– Ну вот, теперь я вижу, – с удовлетворением заметил Рысаков, – шакал на охоте. Таким и оставайся. Помни, бабки я тебе уже заплатил. Можешь заработать на премиальные, если эта козочка описается.

Как и предполагал Алексей, женщина действительно жила в девятиэтажном доме. Она поставила машину во дворе и вошла в подъезд.

Стараясь не привлекать к себе внимания, двое мужчин степенно вышли из «Москвича» и, не торопясь, последовали за ней.

Рысаков понял по приближающемуся шуму, исходящему от спускающегося с верхних этажей лифта, что объект нападения уехать не успел. Шагов также слышно не было. Следовательно, она сейчас стоит напротив дверей и ждет, пока они откроются.

В лифте, возможно, кто-то ехал. Алексей рукой попридержал Диму и приложил палец к губам. Затем показал наверх и ткнул пальцем в самого себя. Дима так и не понял, что хотел сказать ему напарник, но остановился. Они подождали, пока двери лифта откроются, и стали внимательно слушать.

Из кабины никто не вышел. Раздалось легкое цоканье каблуков, и, после того как женщина сделала несколько шагов и вошла в лифт, двое мужчин бросились следом.

Они влетели в кабину, толкнули жертву к задней стенке и нажали на девятый этаж.

– Ты работаешь на этого старого Леонида Леонидовича? – прошипел Алексей.

– Да, да, – вымолвила перепуганная женщина.

– Больше к нему на работу тебе ходить незачем, – он сунул ей за пазуху две тысячи долларов. Хотя Палец давал не две, а три, но Рысаков подумал, что и двух будет достаточно. – Забудь свое прежнее место работы, и у тебя все будет хорошо.

Им потребовалось всего несколько секунд для того, чтобы напугать секретаршу, после чего они выпихнули ее на девятом этаже. Сами спокойно спустились вниз на лифте и вышли из подъезда. Дело было сделано. Теперь Рысакову осталось доложить о выполнении работы Игорю Франковичу и ждать от него дальнейших указаний.

Вострягин не отпускал звонок до тех пор, пока Иванова не открыла дверь.

– Захар Сидорович? – она вылупила глаза, выказав некоторое удивление.

– Он самый, – пробасил Вострягин. – Я войду, или так и будем дела через порог обсуждать?

Она впустила его и вернула все запоры, а их было немало: два замка на одной двери и два на другой, в первоначальное положение.

– Вот о чем я с вами хотел поговорить, – начал совладелец фирмы, когда Лидия Яковлевна усадила его в кресло. – Вы, насколько я помню, не собирались продавать свою долю.

Иванова опустила глаза в пушистый ковер, лежащий на полу, и подтвердила слова Вострягина.

– Ничего с той поры не изменилось? – его интонации были если не грубыми, то вызывающими, и она это почувствовала.

Она уже знала, что ему об этом известно, но не могла понять, чем вызвано его недовольство. Ей казалось, что она поступала по закону и по правилам.

– Мне кажется, я нашла покупателя, – наконец выдавила она из себя.

– А вы не имели права его искать, – произнес Вострягин, вытаскивая из небольшой папочки листы бумаги, – вот устав акционерного общества. Если вы внимательно его прочитаете, то обнаружите там один интересный параграф, в котором сказано, что в случае если один из совладельцев решит продать акции, то в первую очередь он должен предложить эти акции пайщикам. Единственный ваш пайщик – это я. Вы же этого, Лидия Яковлевна, не сделали. Любую вашу сделку, которую вы осуществите без моего ведома, суд признает незаконной. Так что вам придется именно сейчас обсудить со мной все детали вашей предстоящей купли-продажи. В противном случае я, выражаясь парламентским языком, наложу на вашу инициативу вето, и вы ничего не сможете сделать.

Лидия Яковлевна взяла бумаги и дрожащими руками стала перелистывать страницы.

– Я не подумала, – промямлила она, – я не знала, даже не смотрела договор, или, как это называется, устав. У меня умер сын, а тут… Я понятия не имела.

– Очень хорошо, что я успел вовремя, и мы с вами избежали множества проблем. Я хотел бы от вас услышать, сколько процентов акций вы хотите продать, за какую цену и кому?

Старуха вернула ему бумаги, выпрямила спину и с достоинством заявила, что не обязана ему сообщать ни имя покупателя, ни цену. Единственное, что она может сказать, так это то, что она была готова отдать все акции, и Вострягин может считать, что весь пакет выставлен на продажу.

– И какова же цена? – напрягся он.

– Цена вполне приемлемая, – отступила Иванова. Не зная, сколько ей назвать, она прибавила еще сто тысяч. «А вдруг купит?» – мелькнуло в голове. – Двести тысяч долларов.