Елена Крюкова - Железный тюльпан

Я откинулась на спинку ресторанного кресла. Рокеры за моей спиной уже разбуянились вовсю, отплясывали как на пьяной свадьбе, выкрикивали: «Банза-а-ай!», «Уау-у-у!», «Йаху-у-у!..». Постарайся смотреть на эту змею как можно холоднее, Алка. Сумку подгреби к себе поближе. Господи, где Беловолк?! У него же тоже есть оружие!

Если я не назову им имя Павла Горбушко — они убьют меня?!

Возможно. По правую руку от тебя — Зубрик. По левую — усатый Бахыт. Напротив — Рита. И у каждого из них, будь уверена на сто процентов, в кармане — пушка с глушителем. Народ в шуме и гаме ничего не услышит. Зубрик всадит мне пулю в бок, и я повалюсь ему на руки. И он подхватит меня на руки, зажмет мне рот рукой и потащит к выходу, будто бы понесет меня, Любу Башкирцеву, пьяненькую уже, хмельную, на руках, как рыцарь, на свежий воздух. Беловолка нет, они умыкнут меня незаметно. А что, если они Беловолка уже… убрали?!

А еще красивее будет, если Рита сама пошлет тебе пулю в грудь. Надо всегда встречать смерть грудью. Так писали во всех героических книжках, которые я читала в детстве на станции Козулька.

У них не получилось стереть с лица земли совсем Любу Башкирцеву. Люба родилась во второй раз. Но я — не Люба, и я сильно мозолю им глаза. И потом, у меня драгоценный Тюльпан. Им надоело интеллигентно обхаживать меня, чтобы я им его продала за суперцену. Гораздо проще по-бандитски грохнуть меня и спокойно взять Тюльпан у меня из сумочки. Вот из этой самой, которая висит на плече на ремешке.

Я ощутила ребрами холод пули и пожар смертельной раны. Я передернулась. Рита бросила сигарету в ветчину. Ее бездонные глаза приблизились, и я утонула в них.

— Ты, сволочь. Говори быстро. Если не скажешь…

Ресторан весь вибрировал и гудел. Рокеры сотрясали подошвами паркет. Люстры заволакивались табачным дымом. Гости банкета, приглашенные и нелегалы бойко поднимали рюмки, звенели бокалами, вливали в себя водки и вина и жрали, жрали, жрали. Радость человека — нажраться от пуза на халяву. Погудеть на дармовщинку. Поплясать на бешеном «Карнавале» у самой Любки Башкирцевой. Век не забудут.

Я чувствовала на висках росу холодного пота. Наверняка и Горбушко где-то тут. Он просто затаился, стервятник, он следит, как я себя веду, с кем сижу и пью, что делаю. Он изучает меня. Черная челка. Зеленые глаза. Полюбила волка нежная коза…

Все произошло в мгновение ока. Рука сама сделала все за меня. Ни мысли в голове. Ни проблеска ужаса. Отточенный холод стремительности. Я вытащила из сумки пистолет и направила его в грудь сидящей передо мной смуглой стервы.

Я больше не могла. Я не выдержала.

Я нажала на курок. Рокеры, танцевавшие вблизи нашего стола, закричали: «Во декаданс!» — и оглушительно засвистели. Девки завизжали пронзительно. Рита оказалась проворней меня. Она одним резким ударом под локоть выбила у меня пистолет из руки в тот момент, когда я выстрелила. Пуля вонзилась в хрустальную виноградную гроздь ресторанной люстры. Хрустальные осколки посыпались сверху, зазвенели, усыпали стеклянным льдом яства, посуду, скатерть, прически и голые плечи жующих дам. Мужчины стряхивали стеклянную пыль с рукавов. Визги вспыхивали по всему залу.

— А-а-а-а!.. Что это!..

— А это звезда шутить изволит, веселится… Пострелять Любе захотелось… Мишень классная, люстрочка, а, неплохо тетка всадила?!.. Люстра тонн пять баков стоит…

— А ей что стоит заплатить…

— Спаси-и-ите, убива-а-ают!..

— Заткнись, дура, это же карнавал продолжается, сейчас массовый выход киллеров в черных масках…

На пышных иссиня-черных волосах Риты лежала мелкая стеклянная пыль. Будто алмазная.

Пистолет Юры Беловолка валялся на паркете, в гуще расступившихся, обалдевших, свистевших рокеров.

Рита смотрела на меня. Я смотрела на нее. Мы смотрели друг на друга, как две черных пантеры. Тяжелый рок сотрясал стены «Парадиза». За столами визжали и хохотали, пели и пили. Карнавал продолжался.

— Сними колье, дрянь, — глухо проговорила Рита. Я услышала в ее голосе трудно сдерживаемое бешенство. — И отдай Тюльпан. Колье не твое. Тюльпан не твой. Жизнь, которой ты, дрянь, живешь, — не твоя. Отдай! Отдай чужое! — Она прожгла во мне глазами две дырки. — Проститутка!

Услышав: «Проститутка!» — я вскочила и изо всех сил лягнула ногой стул. Он отлетел назад, кого-то ударив — сзади завизжали от боли. Драться так драться. Надо драться до конца, Алка. Так, как ты дралась на красноярской платформе с теми, кто потом в сугробе насиловал тебя. Тебя хотят поиметь, тебя хотят подчинить, тебя хотят убить — но ты дерись до последнего. Таков закон.