Фридрих Незнанский - По агентурным данным

— Кейт, ты же христианка! Как ты можешь лишить ее возможности проситься с ним? Это не милосердно!

— При чем здесь моя религия? Не я же устроила ей рак! И вообще, эта женщина. Она бросила его мне на руки, когда Макс умирал! Она работала на фашистов! Она жила с ублюдком, который погубил ее дочь! С чего мне жалеть ее? Она не достойна милосердия! И что, Максу нужны такие воспоминания? Такое потрясение?

— Кейт, то, что ты говоришь, это чудовищно! Лучше бы ты мне этого не рассказывала.

— Ты что же, перескажешь все Максу?

— Разумеется, нет. Но, знаешь, мне лучше уехать. Я не смогу сегодня. Играть в теннис.

— Как угодно! Ты всегда была чистоплюйкой. Вот и живешь одна до сорока лет.

— Я тебя тоже люблю, Кейт, — тихо отвечала Сандра…Он не помнил, как отлепился от стены. К счастью,

женщины вышли из оранжереи с другой, противоположной стороны. Сандра быстро шла к машине, за ней, умоляя остаться, почти бежала Кейт, с охапкой цветов в руках.

Максу удалось добраться до дома незамеченным. Голова начинала раскалываться. Он едва дошел до гостиной, и упал в припадке.

Прошло два дня. Кончился уикенд, Кейт собиралась в город. Он лежал в постели, она поднялась в его спальню.

— Ну, как ты, милый? — Она ласково провела рукой по его пшеничным волосам.

— Все в порядке, — ответил он, не открывая глаз.

— Ты отпускаешь меня на работу?

— Конечно!

— Спасибо, дорогой. У нас послезавтра выпуск, они там без меня просто сгорят синим пламенем!

— Поезжай, мой огнетушитель! — постарался улыбнуться он.

— Какой ты ужасно милый!

— Передай Пенелопе, чтобы не беспокоила меня! Я буду спать!

— Хорошо, милый!

Она чмокнула его, обдав тяжелым, сладким запахом духов, которые он ненавидел, но стеснялся сказать ей об этом.

Шум отъезжающей машины…

Было слышно, как внизу Пенелопа хлопотала на кухне.

Он вышел из спальни, поднялся по крутой лесенке на чердак, отодвинул крышку, поднялся в заваленное хламом, нагретое солнцем помещение.

Поиск занял более часа. Наконец он нашел то, что искал. В картонке из-под обуви лежала перетянутая резинкой пачка писем. Он просмотрел конверты. Первое было написано в сорок шестом году, то есть девятнадцать лет тому назад. Последнее лежало отдельно и было датировано пятым июнем текущего года. То есть было получено две недели назад.

Он развернул его.

…

«Миссис Холинер! Видимо, это мое последнее письмо. Вы ни разу не ответили мне, но мои письма и не вернулись обратно. Ни одно из них. Следовательно, Вы их получили. Возможно, передали Максиму (или Мартину — я не знаю, как Вы его зовете), а может быть — нет. Скорее всего, последнее. Я не верю, что он не откликнулся бы на мою боль. Вашу жестокость я объясняю тем, что Вы презираете меня. За то, что когда-то я была вынуждена оставить любимого мной человека на руки чужих людей. И на Ваши руки.

Я во многом виновата. В моей жизни было много такого, от чего мне хотелось отречься.

Вероятно, Вы сделали для него все то, что должна была сделать я. Но так распорядилась судьба. Все эти годы я несла такое наказание, которое, видимо, соизмеримо с моей виной.

И скоро предстану перед судом, который посущественней Вашего, миссис Холинер.

Но, может быть (и, увы, вероятнее), Максима нет в живых. Тогда простите мне мою резкость — это следствие болезни.

Еще несколько строк я напишу Максиму, очень прошу Вас, если он жив, передайте ему это письмо!

Вера Гашинская»

Вера! Это она, Вера! Ее еще звали тогда другим именем. Виктория, Вита! Но настоящее имя — Вера! Это было во Львове… Еще были Егор и Олег. А сам он. Мартин Фегель!

Он достал из конверта второе письмо. Руки его так тряслись, что он едва не порвал бумагу.

…

«Дорогой Максим! Я умираю, умираю вслед за нашей девочкой, нашей Мартой.

Не знаю, читал ли ты прежние мои письма, поэтому сообщаю: Марта скончалась от передозировки наркотиков. Это началось, когда ей исполнилось шестнадцать и он начал приставать к ней. Она ничего не рассказала мне, просто ушла из дома, прибилась к общине хиппи. Когда я разыскала ее, она сказала, что наконец-то обрела нормальную семью, где все любят друг друга. Что я могла возразить? Она перебралась в Голландию и жила там. Я была безутешна, но ее отъезд, по крайней мере, развязал мне руки — я ушла от него, переехала в Фюр-стенфельбрук — это маленький городок неподалеку от Мюнхена. Пока была здорова, играла на органе в местном лютеранском приходе. Оказывается, у пальцев есть своя память. Я вспомнила даже сонату Бетховена. Ту самую, которую ты играл для меня к Доме культуры Львова двадцать лет тому назад. Помнишь?