Фридрих Незнанский - По агентурным данным

И точно: Игнатьев поморщился и сделал приглашающий жест к обширному письменному столу.

— Садись, капитан! Рад тебя видеть! Чай будешь? — прогудел он басом и, не дожидаясь ответа, затребовал два стакана чая.

Пока лейтенант организовывал чай, Игнатьев встал из-за стола, чуть потянулся своим могучим торсом и принялся вышагивать по мягкому ковру. Прямо-таки по примеру «отца народов», хмыкнул я про себя. Но это так, без злобы. Игнатьева мы, чистильщики, любили.

Лейтенант поставил на стол два стакана в серебряных подстаканниках и блюдо с особыми сухариками, которые, как я знал, сушила из сдобных булочек жена полковника. Чай был как всегда вкусным: горячим, крепким и сладким. Наверное, за это умение и сидит в приемной холеный лейтенант. Ну не любил я порученца-выдвиженца. Слишком лощеный какой-то. Но не суть.

Полковник расспросил о последней операции по уничтожению немецких паршей на территории ленинградского порта. Я все подробно рассказал. Он прихлебывал чай, удовлетворенно кивал.

— Что ж, молодцы! И ты, Хижняк, и орлы твои. Отпуск как провел?

— Ездил на завод, к лошадям, — коротко ответил я, чувствуя, что краснею как пацан. Этого еще не хватало!

Полковник помолчал, помешивая чай ложечкой, затем спросил:

— Сейчас набор проводится в высшую школу НКВД. Слышал?

— Никак нет, товарищ полковник.

— Ну, считай, что услышал. Рекомендовано направлять боевых офицеров, чином не ниже капитана, особо отличившихся в борьбе с врагом. Есть мнение направить туда тебя. После окончания получишь звание майора и, возможно, возглавишь следственный отдел, — заявил он, думая, наверное, что я обалдею от счастья.

А я молчал. Молчал так долго, что он не выдержал:

— Надеюсь, возражений нет?

— Есть, товарищ полковник, — ответил я.

— Не понял?

— Насколько я знаю, Смерш скоро расформируют?

— Возможно. Как контрразведку военного времени. Но борьба с иностранными разведками всегда будет иметь место. Как иначе? Мы уже сейчас располагаем сведениями о недружественных к нам действиях сегодняшних союзников. Так что… У контрразведчиков работа всегда будет. К сожалению. А в чем дело-то? Ты что, не хочешь?

Не хотелось мне огорчать его, но и жизнь свою класть на то, к чему душа не лежит, — тоже не дело. Я и раньше мечтал вернуться на завод, а теперь, когда Марина появилась.

— Что молчишь? — в голосе Игнатьева зазвучали металлические нотки.

Я подобрался и ответил:

— Товарищ полковник! Я честно выполнял свой долг все эти годы, начиная с финской. И продолжаю выполнять. Но поймите, у меня есть мирная профессия, любимая профессия. И я хочу к ней вернуться.

— Это лошади, что ли? — он аж бровь поднял от изумления. — Не валяй дурака, Хижняк! Ты сколько в армии служишь-то?

— С тридцать седьмого, вы же знаете.

— Знаю. В восемнадцать тебя призвали, выучили. Затем две войны. Какая мирная профессия? Это было в другой жизни! Ты профессиональный военный, чистильщик! Контрразведчик! И у тебя появился реальный шанс изменить свою судьбу коренным образом! Тебе сейчас сколько? Двадцать восемь, так? К тридцати пяти ты сможешь войти в высший командный состав органов госбезопасности! Ты это понимаешь? Если упустишь такой шанс, я уж не знаю, как тебя назвать.

Он сверлил меня сердитым взглядом из-под насупленных бровей. Ну, этим меня не проймешь. И я как можно тверже сказал:

— Товарищ полковник, я уже принял решение.

— Вот как? Лошади, значит, милее прекрасной военной карьеры? Или не лошади? Может, чего другое? Чего набычился? Молчишь? Ладно, черт с торбой! Дураки там не нужны. Но до расформирования Смерша рапорт не подавай — не подпишу!

Игнатьев тяжело поднялся из-за стола. Я тоже мигом вскочил, вытянулся перед старшим по званию. Ишь как громыхает своим басом! Ладно, выпуская пар, громыхай, это мы выдержим.

— Капитан Хижняк! Вы и ваша группа направляетесь для дальнейшего прохождения службы в город Львов. Пройдите к майору Куценко, он обрисует обстановку и поставит боевые задачи.

— Есть, товарищ полковник! — гаркнул я.

— Свободен!

Я развернулся, четко чеканя шаг, направился к двери.

— А и дурак ты все-таки, — не удержался, забубнил мне в спину полковник. — И ведь пожалеешь, да поздно будет. Не иначе тебя кто-то с панталыку сбил. Не иначе, баба!

Но я сделал вид, что не слышу, и вышел. Бабы на базаре семечками торгуют, товарищ Игнатьев! А Марина — женщина. Необыкновенная, желанная, потрясающая. Эх, не понять вам в ваши за пятьдесят!