Фридрих Незнанский - Тройная игра

— Эй ты, хватит дурочку валять! — сказал Мастерила, склонившись над Леной. — Я ж вижу, что ты прочухалась. — И несильно, но как-то очень обидно шлепнул ее со всего маха сначала по одной щеке, потом по другой. Лена не выдержала, открыла испуганные глаза. — О! Заморгала, — удовлетворенно констатировал Мастерила и повернулся к Нюсе. — Слушай, может, сломать ей для разговорчивости пару ребер? И не смертельно, и для дела польза. Как считаешь?

— Я — за, — сказала вдруг эта подлая Нюся. Правда, тут же уточнила: — Но не сейчас. Сначала дело. Может, она и так все скажет. Давай выйди-ка за дверь, я сама с ней поговорю… по-дружески.

Мастерила пожал плечами, поднял с пола графин и, на ходу присосавшись к его горлышку, отправился на кухню.

— Так, Лена, — с ходу взяла быка за рога Нюся. — Мне нужен Игорев дневник. Я знаю, что он где-то здесь, на даче. Я даже думаю, что тебе известно про тайник. Отдай нам дневник добровольно, и сейчас же все разбежимся, как будто ничего и не было. Наслаждайся Гариковым наследством, считай себя его вдовой. На здоровье. А еще я за это помогу тебе освободить фирму из-под ареста.

— И от искусственного банкротства, — подсказала Лена.

— Да, — охотно кивнула Нюся, — и от банкротства тоже.

— А если нет?

— Если нет?.. Ну что ж, тогда тебе будет очень плохо, очень. Я сама женщина, не людоедка, но прикажу этому, — она кивнула в сторону двери, за которой скрылся Мастерила, — чтобы он тебя взял в работу. Я думаю, изнасилование будет самым легким от него наказанием. Соглашайся, соглашайся…

— Эх ты, — презрительно бросила Лена. — А я-то думала, ты Игоря любишь… ревновала к тебе. А ты, оказывается, просто продажная тварь…

— Кто тварь? Я? — сощурив глаза, спросила Нюся и что есть силы ударила Лену в бок острым носком сапога. — Правда, что ли, тебе, дуре, ребра переломать?.. Эй там, на кухне! — крикнула она Мастериле. — Иди подержи эту институтку, а я ей укольчик сделаю.

— Какой укольчик-то? — уточнил Мастерила — любитель анатомии и всяких научных средств достижения истины.

— Сыворотка правды называется, — ухмыльнулась Нюся, готовя шприц.

— Скополамин, что ли? Надо ж, мороки сколько.

— Зато безотказно.

Так они и толковали над замершей от ужаса и унижения Леной. Но что она могла сделать, попав в грубые руки этого уголовника, если Мастерила был в несколько раз сильнее нее.

— А потом чего? — спросил у Нюси дотошный Мастерила.

— Потом? А запрем ее в подполе, и все дела. Спасут — ее счастье, не спасут — хрен бы с ней. Как смотришь?

— А чего мне смотреть? Она меня видела, она тебя видела — ее мочить надо, и все дела…

«У, пидор гнойный! — неожиданно вспомнила Лена одно из отцовских ругательств. — Вонючий хорек!»

Он отпустил ее, даже как-то оттолкнул от себя, и Лена сразу почувствовала действие укола: на нее навалилась какая-то непроглядная тоска, неудержимо захотелось плакать. И в то же время она чувствовала, что какая-то часть ее души осталась прежней, не тронутой вирусом покорности. «Про тайник говорить нельзя, — сопротивлялась что есть мочи эта часть души. — Нельзя, нельзя, потому что я давала слово Игорю. Господи, как это ужасно, что нельзя плюнуть на все, сдаться и заплакать. Но нельзя, нельзя!» Она вдруг поняла, что совсем плохо помнит, кто такой этот Игорь, но то, что он велел ей молчать, помнила отлично. «Я вот что, — подумала она, — я буду отвечать только на прямые вопросы. Например, на вопрос „Сейчас ночь или день?“ можно ответить двумя способами: или сказать „день“ или сказать „фиг его знает“. И то и то будет правдой. И, руководствуясь этими соображениями, остатками задержавшейся в ней логики, она показала врагам, где тайник, но не сказала, как его открыть, потому что после того, как Мастерила снял доски закрома, он спросил у нее:

— Можешь открыть?

И она честно ответила:

— Нет.

Вот если бы он спросил, где ключ или знает ли она шифр, тогда, наверно, да, она помогла бы им открыть маленький сейф. Но он не спросил…

Безуспешно поковырявшись с металлической дверцей, Мастерила не удержался, сначала ударил ее по лицу, потом очень больно пнул в живот.

Она заплакала от боли и обиды и сказала ему почему-то мужским голосом:

— Пидор ты гнойный, вот ты кто!

— Чего?! — взвился Мастерила, но Нюся властно осадила его:

— А ну прекратили этот тюремный балаган!

Неизвестно, чем бы все это кончилось для Лены, скорее всего очень печально, если бы не пришел в себя Иван Аверьянович. Дело в том, что последние годы он по предписанию врачей сидел на лекарствах, стимулирующих умственную деятельность и борющихся с атеросклерозом. Войдя в контакт со всей этой лечебной химией, Мастерилово снадобье, обычно надолго вводящее человека в состояние ступора, неожиданно изменило свои свойства, сделав деда личностью необычайно деятельной и остро соображающей… Ожив, он для начала запер свой киоск, отыскал пристанционного милиционера и рассказал ему, как всего час с небольшим назад его попытался вырубить какой-то хмырь уголовного вида. Сообщил также, что собирается этого хмыря найти, пока не произошло беды много большей. Ничто сейчас не могло разубедить Ивана Аверьяновича в том, что если не ему самому, то его дому угрожает настоящая опасность.