Фридрих Незнанский - Убийственная красота

Меркулов вызвал Турецкого телефонным звонком.

— Через пять минут буду, — отозвался Александр Борисович.

Благо разделяли его с Костей несколько десятков метров коридора в здании на Большой Дмитровке. Эту привилегию — соседство с начальством — Александр заслужил еще в ту пору, когда не являлся «генералом от юстиции», как любил поддразнивать его Грязнов, а был равным среди равных. Ну, может быть, чуть-чуть «равнее». Изолированность старшего советника юстиции от коллег, «прописанных» в здании Следственного управления в Благовещенском переулке, имела неоспоримые преимущества: возможность сосредоточиться в тиши собственного кабинета и присутствие в непосредственной близости самого Константина Дмитриевича, что значительно упрощало решение срочных оперативно-следственных задач.

Александр вошел в приемную заместителя генерального прокурора. За столом восседала неизменная Клавдия Сергеевна.

— Привет, Клавдия!

Турецкий устремился к двери начальства.

— Привет — и все? — осведомилась пышнотелая Цирцея.

Турецкий на ходу обернулся, подмигнул подруге суровых буден. Но подмигнул формально, без чувства, что было отмечено чуткой Клавдией. Она окинула Турецкого обиженным взором и отвернулась.

— Проходи, Александр, присаживайся.

Турецкий пожал протянутую руку, сел напротив начальника, а в миру — друга и соратника Кости Меркулова.

— Саня, ты у нас, кажется, давно заказных убийств не расследовал?

— Ну как сказать… Давно — понятие относительное. А что случилось-то?

— Да тут такая штука… Двенадцатого сентября убит председатель Лицензионной палаты в сфере медицинской и фармакологической деятельности. Некто Вадим Климович. Взорван в подъезде своего дома.

— Да, я в «Новостях» слышал. Это в минувший четверг? И что? Кто расследует?

— Боюсь, что ты. Дело в том, что три недели тому назад аналогичный взрыв едва не прогремел у дверей квартиры другого чиновника от медицины — заместителя директора Института по контролю биопрепаратов, господина Литвинова. Тогда чудом удалось избежать беды. Взрывное устройство было обнаружено самим Литвиновым. Никто не пострадал. Но господин Литвинов направил письмо в адрес Генпрокуратуры, в котором указывает на предполагаемого преступника. И предупреждает о возможности повторных попыток убрать его самого или людей, связанных с ним деловыми отношениями.

— А он был связан с этим…

— Климовичем.

— С Климовичем деловыми отношениями?

— Да, они по роду своей профессиональной деятельности пересекались.

— И что? Что он Гекубе? Что ему Гекуба? И что нам за печаль?

— Отец Литвинова какой-то знакомец генерального.

— И что? Мы теперь будем заниматься всеми родственниками и знакомыми кролика?

— Что-о? — Меркулов даже приподнялся из-за стола.

— Это из «Винни Пуха», ты давно не перечитывал детской литературы, — успокоил его Турецкий.

— Ты не забывайся! Мы на службе государственной!

— Но не государевой. Ладно, Костя, не заводись. Просто время уже прошло. Там три недели. Здесь, с выходными, считай четыре дня. По холодным следам искать… Сам знаешь. Кто там из криминалистов был?

— Из городской прокуратуры. Криминалисты установили, что характер взрывного устройства в обоих случаях почти идентичен. Сегодня я объединяю оба дела в одно производство. Руководитель следственно-оперативной группы — ты.

— А Слава?

— Подключай Грязнова. Естественно. Куда ж вы друг без друга? Звони на Новокузнецкую, получи материалы по обоим делам. Ознакомься…

— Спасибо, товарищ начальник. Ни за что бы не догадался ни позвонить, ни ознакомиться…

— Да что с тобой сегодня? — Костя повысил голос и зашевелил бровями.

— Извини. Что-то я и вправду не в себе маленько.

— Так приди в себя. Все. Я вас, Александр Борисович, больше не задерживаю.

Костя уставился глазами в лежащие на столе бумаги. Александр поднялся и вышел.

Прошел мимо Клавдии, изумленной невниманием к своей особе, прошел длинным коридором, кивком отвечая на приветствия коллег, закрылся в собственном кабинете. На душе было мерзко.

И что это он прицепился к Косте? Почему обижает боевую подругу Клаву холодным равнодушием? И, наконец, отчего его раздражает собственная жена, безупречная Ирина Генриховна?

Невозможно было признаться себе, что виной всему тонкая девочка Настя. Девочка, годящаяся ему в дочери. Которую он не видел с той минуты, когда она вышла из его машины и исчезла за поворотом, взмахнув на прощание рукой в браслетах. Девушка, о которой думал непрестанно вот уже несколько дней.