Фридрих Незнанский - Факир против мафии

— Винцас Артурович Альгимантас, — задумчиво проговорила она.

Во всем произошедшем было что-то странное. Регина не столько понимала это разумом, сколько чувствовала душой. И этот внезапный приступ аппендицита, и требование отдать паспорт, и молчаливые санитары с непроницаемыми лицами.

Да и на медиков, в отличие от чернобрового врача, они были похожи не очень. Один, рыжий, зеленоглазый, все время пялился на Регину, причем таким взглядом, словно увидел наконец-то перед собой ответ на загадку, загаданную давным-давно, да так до сих пор и не разгаданную. Н-да, странный парень. Второй был ничуть не лучше: с мускулистой шеей, сильными руками — накачанные бицепсы проступали даже через ткань рукавов — и с выправкой отставного военного. Когда они несли Отарова на носилках, Регине невольно вспомнились кадры из американских фильмов про Вьетнам. Там такие же бравые ребята забрасывали в вертолет носилки с ранеными бойцами.

Санитары? Медбратья? Гм… Хотя кто их знает, возможно, такими они и должны быть.

А этот врач! Черные брови на бледном лице и пристальный, змеиный взгляд делали его похожим на вампира или оборотня. Даже Регине — а она никогда не отличалась трусостью или мнительностью — от его взгляда делалось неуютно. Он смотрел так, будто гипнотизировал. Брр!

Регина передернула плечами.

Все эти странности во внешности и поведении медиков Регина осознала только сейчас. Тогда она была слишком взволнованна, чтобы фиксировать и анализировать такие детали. А теперь… Надо бы позвонить в больницу и все разузнать об этом Альгимантасе.

Регина машинальным движением стала нащупывать на боку сумочку, чтобы достать телефон, но сумочка осталась в квартире. Регина досадливо поморщилась.

Между тем с неба стал падать мелкий, колючий снежок. Подул пронизывающий ветер, и Регине стало нестерпимо холодно. Пальто было лишь наброшено на плечи, и шея, ее нежная шея, была открыта ледяному дыханию зимы.

Регина повернулась и, кутаясь в пальто, быстро пошла к подъезду.

Юрий Георгиевич Отаров лежал на упругих брезентовых носилках и теперь уже в открытую, не стесняясь медиков, стонал. Стоны его усиливались, когда машину подбрасывало на ухабах.

В руках доктора Альгимантаса появились шприц и ампула с каким-то лекарством. Отаров испуганно посмотрел на шприц и спросил по-русски:

— Что это? Зачем?

— Это антибиотик, — объяснил Альгимантас тоже на русском языке (говорил он практически без акцента). — Чтобы не было заражения.

Отаров кивнул и расслабился. Одни из помощников врача помог ему снять пиджак и задрал рукав рубашки. Врач быстро перетянул руку больного жгутом, затем мазнул по руке ваткой, смоченной в спирте, и, сосредоточившись, аккуратно ввел иглу в вену.

Отаров поморщился. Пару минут назад он вдруг стал замечать — с радостью и удивлением, — что режущая боль в животе уходит. А вместе с болью уходил и страх за собственную жизнь. Спустя еще минуту боль ушла настолько, что Отаров мог не только свободно дышать, но и говорить без напряжения и усилий.

— Доктор, — обратился он к чернобровому, — живот уже почти не болит. Вы уверены, что это был антибиотик, а не обезболивающее?

Альгимантас слегка усмехнулся.

— Это был специальный состав, — сказал он. — Он не только спас вас от заражения, но и снял болевые ощущения. Теперь вам ничто не угрожает.

Отаров удовлетворенно кивнул. Ему вдруг стало легко и хорошо на душе. Тело стало каким-то воздушным, почти невесомым. А из головы улетучились все проблемы, которые терзали его последние полтора месяца.

Он вспомнил склоненное над ним лицо Регины, ее светлые, шелковистые волосы, которые упали ему на щеки, декольте ее платья, открывшее взору (в тот момент, когда она наклонилась) совершенные, нежные формы, таящие в себе все радости, доступные смертному мужчине. Отаров тихо засмеялся.

Доктор Альгимантас посмотрел на своих помощников.

— Вроде подействовало? — сказал он.

Один из помощников, тот, что был помощнее, кивнул и ответил несколько презрительно:

— Да, я уже видел такую глупую улыбку. Не хватает только слюней.

Разговор про слюни, несмотря на всю необычность, показался Отарову забавным, и он улыбнулся еще шире.

— Улыбается, — добавил он же. — Прямо как дитя.

«А ведь и этот тоже говорит по-русски без акцента», — подумал Отаров. Однако эта мысль не вызвала в его осчастливленной уколом душе никакой тревоги.

Постепенно щенячья радость сменялась в его душе тихим, спокойным умиротворением.