Фридрих Незнанский - Факир против мафии

— У тебя слишком экстремальный взгляд на жизнь, — заметил ей тогда Отаров.

А она погладила его по волосам своей гибкой, мягкой ладонью и сказала:

— Мы с тобой сами выбрали этот путь. За все приходится платить.

Отаров не стал с ней спорить, хотя был в корне не согласен. Бизнесмен, не просчитывающий свою жизнь на долгие годы вперед, никогда не добьется успеха. Но Регина не была бизнесменом, она была женщиной, красивой, соблазнительной и опасной. Сам Отаров считал, что Регина попросту любит риск, любит его больше, чем другие люди любят деньги. Она любит манипулировать людьми, сталкивать их друг с другом лбами, это приносит ей удовольствие, как самому Отарову приносит удовольствие удваивать свои активы, заставлять свои деньги «крутиться», работать и устранять препятствия, которые возникают на пути у его «работающих денег».

Регина… Иногда в голову Отарову приходили мысли и образы, связанные с семейной жизнью: дом с камином, дети, бегающие по дому, красивая, любящая и заботливая жена. Эти мысли настраивали Юрия Георгиевича на лирический лад, хотелось бросить все, взять Регину и уехать с ней куда-нибудь на Средиземноморское побережье, в уютный особняк с видом на море и яхты.

Но тут вдруг возникала очередная проблема, которую нужно было решить, и мысли о семье и детях уходили куда-то на самые задворки сознания, уступая место другим, более насущным вещам.

Вот и сейчас мысли о Регине постепенно покинули его многодумную голову. Он стал размышлять о другом. Хозяин ли он или слуга? Король или обыкновенный ремесленник на службе у короля? Он может позволить себе все, о чем простые смертные могут только мечтать. Дорогие машины, великолепные яхты, самые красивые женщины земли — все это к его услугам. Он вертит жизнями сотен и тысяч людей. Но означает ли это, что он хозяин? Ведь есть и над ним сила, отнюдь не божеская, которая может свинтить его с поверхности земли, как изношенный шуруп, и заменить на другой. Те, перед кем он обязан регулярно отчитываться, которые указывают ему, что делать, а чего не делать.

Конечно, они не вмешиваются в личную жизнь Отарова, позволяют ему вести бизнес, но все это лишь до тех пор, пока он им полезен. А что будет, если он перестанет приносить пользу? Что будет, если кто-то там, наверху, посчитает, что он «достаточно наворовал» (они любят так выражаться) и пора поделиться «наворованным» с другими? Тогда его просто возьмут за жабры и выбросят на берег, как обыкновенную мелкую рыбешку. А потом выпотрошат, положат на сковородку, изжарят и съедят. И ведь даже не поперхнутся. А уже на следующий день о нем забудут, потому что в сети попадется другая мелкая рыбешка, которая обещает быть гораздо вкуснее предыдущей.

От этих мыслей Отарову стало тошно.

Он открыл глаза, взял бутылку и снова наполнил свой стакан. Поднял стакан с коньяком перед собой и посмотрел сквозь него на окно, освещенное светом уличных фонарей.

— Пить или не пить, вот в чем вопрос? — тихо произнес он. Усмехнулся, поднес стакан к губам и опорожнил его тремя большими глотками, обжигая нёбо и гортань.

Дашкевич пришел в себя на третий день, в шесть часов утра. Бандит лежал на мягкой постели и с изумлением таращился на склонившегося над ним врача, не понимая, что происходит и где он находится. Но потом окинул взглядом стены и потолок больничной палаты, глянул на капельницу, на проводки, идущие от его тела к какому-то странному аппарату с мигающими лампочками, вздохнул и хрипло прошептал:

— Жив…

Память возвращалась к Дашкевичу постепенно. К вечеру он уже очухался настолько, что вспомнил почти все, вплоть до того момента, когда сунул в замочную скважину ключ. Вспомнив то, что с ним было, а также услышав от врачей о взрыве, Дашкевич сопоставил факты и сообразил, что Отаров решил избавиться не только от него, но и от Юдина, от этого «мерзкого суслика» с черной цыганской мордой.

Потеря руки Дашкевича не слишком огорчила. С рукой или нет, но он жив. К тому же, кроме оторванной руки, никаких особых повреждений на его теле обнаружено не было, так — переломы, ушибы, парочка рваных ран, которые уже заштопали, пока он валялся без сознания. Как говорится, легко отделался. Волновался Дашкевич совсем по-другому поводу. Он боялся, что Отаров отыщет его и в больнице, а отыскав, пришлет человека с пушкой, призванного решить проблему — быстро и радикально.

Во время осмотра Дашкевич попросил врача наклониться и спросил еще не до конца окрепшим голосом: