Фридрих Незнанский - Факир против мафии

— Петрович.

— Вы знаете, Андрей Петрович, у Елены Сергеевны, как и у любого человека, были свои кумиры. Среди этих кумиров она не раз называла имя Петре Келли. Слыхали такое имя?

Горшков наморщил лоб, вспоминая, но, так ничего и не припомнив, покачал головой:

— Нет. А кто это?

— Основательница партии «зеленых» в Германии, — сказал Дубинин. — Так вот, Петре Келли ушла из жизни точно таким же образом, как это, получается, сделала Лена. Боюсь, что Елена Сергеевна решила взять с отважной немки пример. Дурной пример. А я, к моему стыду, не смог ее вовремя остановить.

— А разве у вас была такая возможность?

Дубинин нахмурился и ответил жестким, назидательным голосом:

— Возможность есть всегда. Я мог внимательнее относиться к этому ее «победить или умереть». Для меня это была просто реплика, для нее — магическая мантра, по которой она выверяла свою жизнь. Возможно, если бы я был в ту минуту с ними, ничего бы не произошло.

Эдуард Васильевич вздохнул.

— Вы знаете, — продолжил он задушевным тоном, — муж Лены, Арсений Андреевич, он ведь прошел две войны. У него были ранения, контузия… Иногда он словно выпадал из жизни. Взгляд его стекленел, движения становились скупыми и точными, как у автомата. Он превращался в настоящего зомби. В такие моменты он выполнял любое приказание Лены. Она словно гипнотизировала его. Думаю, так могло случиться и на этот раз. Скорей всего, она внушила ему эту мысль насчет самоубийства… Велела ему выстрелить сначала в нее, а потом в себя. Зная Арсения Андреевича, я могу предположить, что он выполнил ее приказ, не раздумывая.

Горшков задумался над словами политика. Ему представлялось невероятным, чтобы два взрослых, даже пожилых человека добровольно ушли из жизни из-за какого-то дурацкого проигрыша на выборах. Впрочем, за полтора года работы в Мосгорпрокуратуре следователь Андрей Петрович Горшков успел насмотреться всякого. Как знать, возможно, у Канунниковой просто сдали нервы. Ночка-то выдалась напряженная.

— К тому же у Лены в последнее время была депрессия, — сказал вдруг Дубинин.

— Депрессия? — вышел из задумчивости следователь.

Дубинин кивнул:

— Да. Ей казалось, что партия вырождается. Что из боевой, активной единицы она превращается в пристанище чиновников и бюрократов. — Эдуард Васильевич развел руками. — Что делать, время баррикад в России безвозвратно прошло. Елена Сергеевна не хотела, да и не могла с этим смириться. Не тот у нее был темперамент.

Горшков задумчиво покивал головой:

— Понятно. А как насчет врагов? Наверняка у Канунниковой были враги?

Дубинин пожал плечами:

— Враги — это слишком громко сказано. У любого политика есть оппоненты. Тем более у того, кто находится в оппозиции к официальной власти. Но это не значит, что политики должны стрелять друг в друга. Им хватает и открытой дискуссии. Ведь для политика главное — привлечь на свою сторону народ, а не перестрелять конкурентов.

— Значит, вы не знаете никого, кто бы мог настолько ненавидеть Елену Сергеевну, чтобы…

— Чтобы убить ее? — нетерпеливо договорил Дубинин. И покачал головой: — Нет. Таких людей не было. Все, кто знал Лену лично, любили ее.

— А вы?

— Я не исключение, — ответил Эдуард Васильевич.

…Разумеется, на этом следователь Горшков не закончил свои изыскания. Спустя полчаса после беседы с председателем правления «Экологической партии России» Дубининым Андрей Петрович встретился еще с одним человеком. Человека этого звали Владимир Юдин, и был он официальным помощником депутата Елены Сергеевны Канунниковой. Встреча проходила в кабинете Юдина в Бахрушинском переулке (у партии здесь был собственный офис).

Владимир Юдин, субтильный паренек лет тридцати, со смуглым лицом и черными, как у цыгана, глазами, был пьян и расстроен. По собственному признанию Юдина, после известия о гибели Канунниковой с ним случился настоящий припадок. Он очень любил Елену Сергеевну и теперь винил в ее гибели себя одного.

— Понимаете, Андрей Петрович, — говорил Юдин Горшкову дрожащим от переполняющего его чувства горечи голосом, — я ведь видел, что с ней что-то происходит. Но ничего не предпринял. Да и что я мог сделать? Да, я обожал Елену Сергеевну. Ее все обожали! Но она никого не впускала в свою душу. Она все время приговаривала: победа или смерть! Мы смеялись, думали, что она шутит. Знаете ведь, как это бывает?.. О господи, если бы я только мог предположить, что ее слова о самоубийстве не просто шутка, я бы… я бы… — Из глаз Юдина брызнули слезы, и он не смог договорить фразу до конца.