Фридрих Незнанский - Цена любви

— Хотим! — хором ответили Агеев и Турецкий, и все трое рассмеялись.

— Ладно, — согласился Александр Борисович. — Иди буди, заодно попроси отксерокопировать эти ценные бумаги: прежде чем разбежимся, определившись с полем деятельности, каждый из нас прочтет их самым внимательным образом. Тут на самом деле немного, еще страницы четыре помимо того, что я зачитывал.

Коля Щербак отправился будить Макса, а Филипп тут же придвинулся к столу и, развернув документы, стал привычно быстро читать.

…Коля Щербак появился в кабинете только через полчаса — с отксерокопированными бумагами и смущенным видом.

— Сан Борисыч, — Щербак был единственным из сыщиков, называвшим Турецкого по имени-отчеству. — Я это… Попросил Макса поглядеть, с какого года этот старший Паляницкий по своему адресу живет.

— И с какого? — отозвался тот.

— Он там родился…

— Из этого что-то следует?

— Ну… Я подумал, может, стоит в их районную школу зайти? А вдруг они и правда с детства дружат?

Александр Борисович немного помолчал, потом посмотрел на Николая и улыбнулся:

— Считай, ты мне облегчил задачу. Давай-ка мне адрес школы, наверняка ведь успел выяснить, какая там по району?

— Ну…

— В школу поеду я, — пояснил Турецкий. — А ты…

— А я, конечно, в наружку за этим засекреченным типом, — вздохнул Щербак. И Александр Борисович только тут припомнил, что за Колей числится большая нелюбовь к упомянутой наружке, хотя проводит он ее — так же, как и остальные сотрудники «Глории», — высококлассно.

— Точно! — рассмеялся Турецкий, понявший причину хотя бы этой инициативы. — Уж не обессудь: в последний раз оперативной слежкой я занимался на заре туманной юности, квалификацию давно потерял!

— Кто бы мог подумать, — вздохнул Николай, покорно поднимаясь со стула, на который успел присесть, — что эта дамочка доставит нам столько хлопот.

В школу, адрес которой столь предусмотрительно раздобыл Щербак, Александр Борисович попал только во второй половине дня. Но, как выяснилось почти в самом начале разговора с молодой, но весьма измотанного вида директрисой, на результат визита это никак не повлияло, в любое время суток он услышал бы одно и то же: никаких архивов интересующего его периода в школе не было.

— Ну какие архивы, что вы! — вздохнула директор. — У нас в восемьдесят первом году подвалы затапливало, это еще при старом руководстве… Второй раз трубы семь лет назад прорвало, я только-только сюда пришла.

— Может быть, кто-то из старых учителей помнит? — с надеждой спросил Турецкий. — Выпуск восемьдесят шестого года, в крайнем случае, годом раньше или позже?

Женщина снова вздохнула и задумалась, потом неуверенно кивнула:

— Может быть… Правда, нынешний коллектив у нас молодой, но вот в прошлом году и правда ушла на пенсию преподаватель математики Вера Васильевна Соболева, так ей уже за шестьдесят было. Но я совсем не уверена, что в восьмидесятые она работала здесь.

Директор пододвинула к себе пухлый ежедневник, лежавший на краю ее стола, и минуты три перелистывала его назад, вглядываясь в сплошь исписанные страницы. Наконец лицо ее прояснилось.

— Вот, нашла… Домашний телефон. Можно позвонить прямо сейчас, наверняка она дома.

Вера Васильевна действительно оказалась дома. И Турецкому наконец повезло. Выяснилось, что в этой школе Соболева работала именно в те годы.

Александр Борисович взял трубку и, представившись, услышал на удивление молодой и звонкий голос, который, на его взгляд, просто никак не вязался с женщиной «за шестьдесят».

Коротко пояснив, кто именно его интересует и почему (причину, вполне безобидную, он придумал еще до визита сюда), он умолк в ожидании ответа.

Вера Васильевна среагировала почти сразу.

— Братья Паляницкие? Конечно, помню! Удивительно разные дети, с трудом верилось, что от одних родителей… Отец у них поляк, а мать русская. Такая смесь, представляете? Полукровки вообще-то всегда бывают очень способными людьми. Про Стасика другого и не скажешь, он золотой медалист был по праву! А вот Зигмунд… Он учился у Иры… Ирины Анатольевны в классе, мы с ней много лет дружили. Так бедная Ириша от него кровавыми слезами плакала!

— Что, хулиганил? — неловко поинтересовался Турецкий.

Соболева издала что-то вроде презрительного смешка:

— Хулиганил… Да он чуть ли не с шестого класса на учете в милиции состоял! Учителя для него вообще никакими авторитетами не были, скорее, предметом издевательств… А уж бедные родители! Они еще меньше нас понимали, как у них в семье такое могло народиться. В общем, когда после девятого он ушел из школы, у нас был чуть ли не праздник…