Фридрих Незнанский: Цена любви

Казалось бы, им можно было начинать жизнь сначала — сын и отец обрели друг друга. Увы, столь гладко все складывается разве что в женских романах да, пожалуй, еще в мыльных операх. И то потому, что занавес опускается в момент, когда очередная Золушка празднует свадьбу со своим принцем. А за занавес пока что ни одному зрителю заглянуть и в голову не пришло…

Что касается Плетневых, то проблемы у них начались сразу, не успели отгреметь победные фанфары. Не складывались отношения между Плетневым и ребенком, едва помнившим отца и выросшим, по сути дела, в детдоме, успевшим усвоить все жестокие правила, по которым живет на самом деле детский коллектив. А сам Антон оказался отнюдь не «Макаренкой»… Но почему именно Ирина должна теперь играть роль буфера?! Этого Турецкий понять и принять не мог…

Конечно, ее горячее (слишком горячее!) участие в делах семьи Плетневых можно объяснить тем, что Ирина Генриховна только что потеряла ребенка: выкидыш случился, едва она узнала о взрыве во Мневниках… То есть фактически из-за него же, из-за неугомонного мужа. Однако это объяснение, связанное с временным, слишком болезненным отношением Ирины к детям после собственной трагедии, Турецкого почему-то не устраивало. Черт знает какие мысли лезли в его голову, когда в очередной раз жена срывалась с места, бросая все, и мчалась встречать Ваську из школы, а потом занималась с ним допоздна, затем готовила отцу и сыну ужин, начисто позабыв про собственного супруга, и, наконец, являлась домой едва ли не к полуночи… И что же, все это следует объяснять больным инстинктом неудовлетворенного материнства?!

Так ведь в итоге не только Васька, но и Антон весь в шоколаде, в отличие от него, Турецкого! И уж кто-кто, а Александр Борисович помнил по меньшей мере о двух вещах, не имеющих прямого отношения к материнским чувствам. Во-первых, Ирина Генриховна сыграла немаловажную роль в возвращении Плетнева-старшего к нормальной жизни: пока она не включилась в переговоры с ним по поводу помощи следствию, он вообще не желал общаться с правоохранительными органами.

Но самое неприятное для Турецкого было «во-вторых»: в свое время, в процессе следствия по делу Плетнева, ему довелось пересмотреть уйму снимков погибшей от рук мерзавцев жены Антона… Так вот: несчастная женщина походила на Ирину Генриховну так, словно они были родными сестрами… И покажите хотя бы одного мужчину в мире, которого все эти обстоятельства, вместе взятые, не наводили бы на вполне конкретные мысли и намерения.

Работай Турецкий сейчас в Генпрокуратуре, сама работа хоть как-то помогла бы ему отвлечься. Но в «Глории», с его точки зрения, дел было — сущий мизер. К тому же отвратительное лето явно растянуло мертвый сезон. Большинство москвичей укатили на юга и возвращаться пока явно не собирались. Нечего делать в столице, где каждые несколько дней погода меняется, словно в калейдоскопе узоры: то жара, то неделя дождей, то неделя осеннего холода с почти ледяным ветром и снова внезапная адская жара.

— Дьявольщина! — выругался Александр Борисович, обнаружив, что едва не врезался в стоявший на подъезде к парковке «Глории» чужой автомобиль: роскошную белую иномарку. Мило начинается денек, ничего не скажешь!

«Пежо» заглох, пришлось снова заводить, сдавать назад и уж потом как можно аккуратнее заезжать на стоянку.

Спустя пятнадцать минут он, спустившись на пару ступеней, вошел наконец в помещение ЧОПа и, миновав небольшой застекленный тамбур, оказался в обширном холле, уставленном кожаной мебелью и пальмами.

Александр Борисович открыл рот, чтобы поздороваться с молоденькой секретаршей Наташей, но так и не произнес ни звука.

Ему навстречу поднялась из глубокого кресла женщина, показавшаяся Турецкому просто ослепительной красавицей.

— Доброе утро! — В ее низком голосе с завораживающими интонациями слышалось волнение. — Как хорошо, что вы пришли, я уже хотела уезжать, чтобы посетить вас позже!

Прежде чем ответить на приветствие, Александр Борисович бросил быстрый взгляд на настенные часы, висевшие над входом в кабинет Дениса. Он действительно опоздал, правда всего на десять минут.

— Здравствуйте… Прошу прощения, пробки… Здравствуй, Наташа, два кофе… Проходите, пожалуйста.

— Мне лучше чай. — Женщина бросила это на ходу, уверенно шагнув в распахнутые перед ней двери.

— Один кофе, один чай, — улыбнулся Турецкий.

Они сели друг напротив друга по разные стороны длинного письменного стола. Перед Александром Борисовичем была женщина, как он наконец разглядел, не слишком молодая — вероятно, что-то около сорока — и действительно красивая. Тщательно ухоженная, пепельная блондинка с не просто правильными, а, можно сказать, совершенными чертами лица, большими серыми глазами, в дорогом деловом костюме голубого цвета. И этот костюм, и тонкая блузка в тон к нему ненавязчиво подчеркивали общее изящество облика прекрасной незнакомки. Но более всего, вопреки удивительно гармоничной внешности, поразило Турецкого полное отсутствие у нее женского шарма… Причины он пока понять не мог. Казалось, она до такой степени была лишена даже намека на сексуальность, что напоминала собой прекрасный манекен, выставленный в витрине модного магазина.