Фридрих Незнанский - Крайняя необходимость

— Нисколько, — мрачно сказал Гордеев. — Только окажите мне услугу.

— С радостью! Какую?

— Не говорите никому, что сюда приходили и тем более что получили консультацию адвоката по такому поводу.

— Но почему?! Вы же мне так помогли!

— Просто обещайте.

— Ну… конечно, как скажете. Даю вам слово!

— Вот и славно. Рад был помочь.

Впрочем, по ее оживившемуся лицу Гордеев видел, что шансы его ничтожно малы: скорее всего, к вечеру об адвокате, дающем «такие замечательные советы», будут знать все ее подруги, родственницы, соседки и еще бог знает кто. А Химки не такой уж большой город.

Спустя несколько минут в дверь робко постучали.

— Да, — обреченно сказал Гордеев.

Снова вошла Феофанова. Вид у нее был смущенный.

— Я забыла, Юрий Петрович, это же вам, — сказала она, протягивая пакет.

— Это что? — строго спросил Гордеев.

— Это просто дыня, — застенчиво сказала Феофанова, — маринованная лисичками. Наверняка вы такого никогда не ели…

— Это правда, — сознался Гордеев. — Даже звучит интригующе.

Москвичи — народ привередливый, несмотря на то что стремительный. У них всегда есть время обсуждать погоду. И как правило, она никогда их не устраивает. Два старинных приятеля обсуждали именно эту проблему — метеозависимость. Было половина восьмого вечера.

— Жарко — плохо, холодно — тоже плохо, — говорил один. — Засуха никуда не годится, дождь — отвратительно. — А когда же тогда хорошо?

— Такая страна, — меланхолично подтверждал другой. — Такой город.

— Взять, например, хоть это лето, — продолжал первый. — Ведь грех же жаловаться! Или я не прав?

— Если кому-то кажется, что ты не прав, — говорил второй, — пусть обращаются ко мне.

Август в этом году оказался дождливым, прохладным — словом, для тех, кто был вынужден проводить все свое время в асфальтовых джунглях мегаполиса, в самый раз. Правда, как раз сегодня день был жаркий и для пива вполне подходящий.

— Мир спасет красота, — сказал Александр Борисович Турецкий, провожая глазами проезжающую в «мерседесе-кабриолете» красотку.

Кого (или что) именно он имел в виду, осталось неизвестным, поскольку его друг и соратник Вячеслав Иванович Грязнов немедленно возразил:

— Мир спасут стукачи!

Турецкий с удивлением посмотрел на приятеля. Для столь резкой сентенции как будто не было оснований. Начальник Управления по раскрытию особо опасных преступлений МВД и помощник генерального прокурора мирно пили пиво на открытой веранде ресторана «У Швейка». Рабочий день закончился, он не принес особых радостей и особых разочарований, и это уже было неплохо. А главное — не было никаких (к сожалению, привычных для них обоих) форсмажорных обстоятельств, которые с легкостью превращали рабочий день в рабочую ночь — и далее по необходимости.

Поскольку больше Грязнов ничего не сказал, Александр Борисович счел нужным бросить ответную реплику.

— Что это еще за фигня? — поинтересовался Турецкий, благосклонно принимая у официантки очередной бокал янтарного напитка и блюдце с солеными орешками.

— Как бы мы презрительно ни относились к стукачам, осведомители выполняют грандиозную работу, потому что серьезные преступления без получения низовой информации раскрыть фактически невозможно. Это я тебе как бывший оперативник говорю! В отношении людей, которые дают сведения о преступниках, просто нужно принимать соответствующий закон. Их нужно защитить. Общество должно выработать к ним иное отношение.

— Ну и ладно, — защищался Турецкий, — ну и замечательно, но мне ты это зачем говоришь? Я что, депутат? Да и вообще, чего это ты так завелся?

— Ты не депутат, хотя… знаешь, это мысль! — засмеялся Грязнов. — Саня, в самом деле, где наша не пропадала, давай сделаем из тебя крупного политического деятеля? Только боюсь, во время предвыборной кампании столько баб с компроматом появится… А ты о них, наверно, уже и думать забыл. Нет, не бывать тебе политиком.

— Точно, не бывать. И вообще, мне домой пора, — сказал Турецкий, не двигаясь, впрочем, с места.

— Оно и видно. Вот лучше полюбуйся. — Грязнов достал из портфеля книжку и протянул Турецкому. Это была самиздатовская книжка, переплетенная кустарным способом и, возможно, существующая только в этом единственном экземпляре. На обложке стояли имя и фамилия, больше ничего.

Помощник генерального взял увесистый фолиант и прочитал вслух:

— Луиджи Зингалес… Это еще кто?