Андрей Ильин - Настоящий полковник

— В чем признанием?

— В убийстве своего бывшего хозяина. Гражданина Боровицкого Ивана Степановича. Вот тебе и здрасьте.

— Вы узнаете это оружие?

— Нет.

— Посмотрите внимательно.

— Нет.

— Но вы знакомы с данным типом оружия?

— Конечно.

— Что это?

— Облегченная армейская снайперская винтовка, предназначенная для проведения спецопераций в тылу врага.

— Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с данным типом оружия?

— Во время службы.

— Где вы служили?

— В Федеральной службе безопасности.

— Где конкретно?

— Это не имеет значения.

— И тем не менее?

— Это не имеет значения!

— Вы держали в руках подобное оружие?

— Да. Случалось.

— Значит, вы умеете пользоваться данным оружием?

— Конечно. Раз держал в руках.

— Насколько хорошо вы им владеете?

— В рамках зачетов по огневой подготовке. Наряду с другими типами стрелкового оружия.

— Вы хорошо стреляете?

— Смотря из чего.

— Из данного типа оружия?

— Я же говорил — в рамках зачета по огневой подготовке. То есть непрофессионально. Для результативной стрельбы из винтовок с оптическим прицелом требуется специальная снайперская подготовка.

— Вы проходили снайперскую подготовку?

— Нет, не проходил. В мои служебные обязанности не входило умение обращаться со снайперской винтовкой.

— А что входило?

— Это не имеет значения. По крайней мере, для этого дела.

— Как вы считаете, нужна ли для того, чтобы попасть со ста метров в голову человеку, профессиональная подготовка?

— Конечно, нужна.

— Как вы думаете, какое оружие стал бы использовать снайпер, прошедший профессиональную армейскую подготовку? Случайное или привычное армейское?

— Почти наверняка — привычное.

— То есть, по вашему мнению, армейскую снайперскую винтовку скорее всего стал бы использовать преступник, ранее имевший отношение к армии или спецслужбам?

— Не обязательно.

— Скажите, вы могли бы попасть со ста метров в мишень размером с человеческую фигуру?

— Сдуру — мог. Но не попадал. Если вас интересует не мишень, а покушение на моего шефа. Не попадал, потому что не стрелял, потому что в это время гулял в парке…

— Откуда вы знаете о времени покушения?

— Оттуда, что вы интересуетесь моим алиби с одиннадцати до трех!

— Хорошо. Давайте изменим тему нашего разговора Скажите, в каких отношениях вы состояли с потерпевшим?

— В рабочих.

— Я имею в виду человеческие отношения?

— В отличных. Мы любили друг друга, как братья.

— Я бы просил вас выражаться точнее.

— Как родной брат — родного брата.

— А мы располагаем другой информацией. Вот показания одного из заместителей потерпевшего Боровицкого.

Он утверждает, что отношения между вами и шефом в последнее время были недружелюбны. Что вы неоднократно ссорились с ним. Что в кулуарных беседах высказывались негативно о своем, как вы выразились, шефе.

— Это ложь.

— Тогда обращусь к показаниям другого заместителя. Он рассказывает о вашей с Боровицким ссоре, послужившей причиной вашего увольнения. Он утверждает, что слышал, как вы ругались и в процессе ругани угрожали Боровицкому. В том числе угрожали смертью.

— Не было такого.

— Водитель дает показания о том, что вы в разговоре с ним называли Боровицкого «зажившимся боровом, которого пора пускать на фарш». И что он несколько раз наблюдал ваши ссоры.

— Опять ложь. Не было такого.

— Но вы ссорились с Боровицким?

— Нет.

— И тем не менее были уволены.

— Был. По собственному желанию. Можете справиться в отделе кадров.

— Чем было вызвано это ваше желание?

— Нежеланием работать.

— С Боровицким?

— Нет, вообще работать. Устал я работать. Отдохнуть хочу.

— Это звучит неубедительно.

— Убийство за увольнение звучит тоже неубедительно.

— Почему вы так считаете?

— Потому что тогда в нашей стране не осталось бы руководителей. Одни исполнители.

— Вы не желаете сделать следствию никаких заявлений?

— Никаких. Кроме признания в своей невиновности.

— Это не признание.

— А что тогда признание?

— Признание — это когда в виновности.

— Тогда без заявлений.

— У вас есть замечания по ведению следствия?

— Нет. Я совершенно всем доволен.

— А что с вашим лицом?

— Упал с лестницы. Пять раз.

— Лицом?

— Как назло — лицом. Уж я тоже удивлялся — как будто нельзя каким-нибудь другим местом! Кроме лица. И печени. \