Андрей Ильин - До последней капли

— Тяжелая юность? — поинтересовался Сан Саныч. — Пьющий отчим. Хулиганы братья. Переживания по поводу колов в дневнике. Очень сильные переживания. И очень частые…

Седой не прореагировал. Словно не услышал. И даже не взглянул на Сан Саныча. Отсутствие диалога ничего доброго не предвещало.

— Я так полагаю, что у нас будёт приватная беседа? Тогда, может, мы удалим из помещения посторонних? Например, женщину с ребенком, — предложил Полковник. — Это будет способствовать взаимопониманию и…

Седой, так и не проронив ни слова, не повернувшись, без всякого предупреждения и замаха ударил Сан Саныча в скулу. Ногой. Полковник упал, хватаясь руками за разбитое лицо. Рот быстро заполнился кровью.

«Против этого я долго не продержусь, — подумал Сан Саныч. — От силы полраунда».

Седой ударил еще раз. И снова в лицо.

— Не бейте его, дяденька! — услышал он детский крик. — Не надо!

Вот что имел в виду ушедший депутат. Что для детской психики нет большой разницы, бьют тебя или на твоих глазах бьют другого. И то и другое одинаково страшно. Второе, может быть, даже страшнее, потому что ты не теряешь сознание от причиненной боли, от полученных травм. Ты все видишь, все слышишь, все понимаешь. Ты открыт для восприятия. Дети сильнее взрослых мучаются чужой болью.

Он правильно все рассчитал, депутат, принимая предложение Сан Саныча. Когда дело дойдет до заложниц, они, насмотревшись и наслушавшись чужих страданий, будут бояться и мучиться на порядок сильнее.

Нет, Сан Саныч не вывел из-под удара слабых. Он лишь предоставил им возможность узнать, что их ожидает впереди. Он лишил их иллюзий и надежд на спасение. Он хотел сделать лучше, а сделал хуже. Принимать удары бывает легче, чем видеть, КАК их получают другие.

Седой приблизился, ткнул Сан Саныча носком ботинка. Проверил, жив или нет. Жив.

Наклонился. Прижал шею к полу ногой. Чиркнул зажигалкой. Высокое синее пламя обожгло Полковнику грудь. Затрещала кожа. Запахло палеными волосами и мясом.

Снова на ребенка работает. Демонстрирует пытку. Как в кино. Как в третьесортном боевике. С цветом. С видом огня и обугливающейся плоти. И еще с запахом. Правда, пока без звука. Как в немом боевике. Без звука не так страшно. Сан Саныч терпел сколько мог. Не хотел он кричать. Не хотел доставлять удовольствия палачу. Не хотел пугать тех, для чьих глаз и ушей предназначалась эта экзекуция. Но не вынес.

Не стерпел. Вначале замычал, в кровь закусывая губу. Потом застонал. А потом закричал в голос. Громко. Очень громко. Так, что сам себя со стороны услышал. Отраженным от стен эхом.

Он кричал очень громко. Но еще громче кричала девочка. Она не могла видеть то, что видела. Но и не могла отвести глаз от горящей зажигалки. Но даже если бы она закрыла глаза, у нее бы остались открыты уши. Но даже если бы она заткнула уши, оставался запах. Все остальное представило бы воображение.

Одной пыткой палач пытал трех человек!

— Оставьте его-о-о-о!!!

Потом наступила тишина. Сан Саныч потерял сознание.

Семен с Толей отъехали недалеко. Не более полукилометра. По малоприметному грунтовому съезду они согнали машину с дороги и поставили в густолесье, забросав с боков свежесрезанными ветками.

Точно так же, как и их товарищи, они переоделись в десантную форму. Только, кроме автомата, они достали из машины пулемет. Неуклюжий и простой, как чугунный утюг, но такой же безотказный, как и он, — «деггярь».

Навешали ветки.

Намазали лица.

Попрыгали.

Готовы?

Готовы!

Экипированные по полной форме, ветераны-разведчики извлекли из багажника оставшегося в живых бандита.

— Ты не залежался там со своим другом?

Тот с суеверным ужасом смотрел на двух неизвестно откуда взявшихся партизан времен второй мировой войны в полном боевом облачении. Маскхалаты, «ППШ» наперевес, раскрашенные грязью физиономии. И старинный, с блинообразным диском, пулемет, упиравшийся раздвинутыми сошками в землю.

— Ну, ты чего, дар речи потерял, что ли?

— А? — сказал бандит, ошарашенно перемещая взгляд с одного диверсанта на другого, с «ППШ» — на «дегтярь», с «дегтяря» — на иномарку и одновременно зыркая по сторонам. Похоже, он ожидал увидеть на поляне полный состав партизанского соединения Ковпака. Во главе с командиром.

— Ну, ты чего тормозной такой? Тебе, видно, лобызанья с трупом на пользу не пошли. Бери рацию.

— Зачем?

— Немцев на выручку вызывать. Придурок! Бери рацию и не спрашивай. Бандит взял рацию.