Борис Седов - Месть вора

Справа, примерно в километре от нас, шумела железнодорожная станция. Что-то постоянно кричал по трансляции пронзительный голос диспетчера, притом из всех слов я мог разобрать не более трети, и все они были матерными. Иногда со станции доносились свистки маневрушки или лязг буферов. Там сейчас составляли состав с лесом, который должен был увезти меня на Магистраль.

Но с каждым шагом мы оставляли Кослан все дальше и дальше у себя за спиной и наконец суетные звуки цивилизации поглотила тайга, заменила их умиротворенным гулом соснового бора и кукованием кукушки.

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить? – прошептал я так, чтобы меня не расслышал Максим и не решил бы, что его спутник рехнулся. – Раз… два… три…

Узенькая тропинка вывела нас на заросшую кустами, заброшенную двухколейку. Макс бросил взгляд на часы и прибавил шагу. До подачи к месту назначения моего товарняка оставалось не более получаса.

– …тридцать семь… тридцать восемь. Спасибо, кукушка. Тридцати восьми мне вполне достаточно.

– Чего там бубнишь? – обернулся Максим. – Нетоверы своим присловиям обучили?

– Крыша у меня съехала.

– Немудрено.

«Действительно, немудрено, – молча согласился я с Максом. – Так поколбасила жизнь за последнее время, что тут не только крыша… Тут вообще легко распрощаться с мирским бытием, как сказали бы мои друзья спасовцы, и отправиться на прием к архангелу Михаилу. Или кто там заведует заблудшими душами? Впрочем, нет. Рановато. Кукушка накуковала мне еще тридцать восемь лет жизни…»

– Успеваем. – Максим сбавил ход, обернулся. – Впереди метрах в ста железка уже. Поезд будет минут через десять. Подождем его здесь. Саныч обещал погудеть, как приближаться будет. – Он присел на корточки, закурил. – Так чего ты там бормотал, когда шли?

– Считал, сколько кукушка мне накукует.

– Хм… А ведь я тоже. Всякий раз считаю, когда слышу. И всегда по-разному получается. Два раза хотя бы совпало… Не-е-ет, братан, туфта это все, детские сказочки. Никакая кукушка тебе твой срок не отмерит. Сам ты себе хозяин, от тебя и зависит, сколько прожить. И как прожить…

Издалека до нас донесся гудок тепловоза.

Макс посмотрел на часы, удовлетворенно отметил:

– Точняк, как в аптеке. – И поднялся с корточек. – Пошли, Коста. На платформу, ха-ха.

В марках локомотивов я не разбираюсь, так что точно сказать не берусь, что это было – то ли маленький тепловоз, предназначенный для того, чтобы таскать небольшие составы на короткие расстояния, то ли обьганая станционная маневрушка. Когда мы поднялись на насыпь, до локомотива оставалось еще метров двести, но машинист сразу увидел нас, и тепловозик еще раз пронзительно взвизгнул.

– Ну, брат, удачи тебе. – Макс сдавил меня в медвежьих объятиях. – Заглядывай в гости. Примем всегда.

– Хорошо, загляну. Целуй от меня Аленку.

– Ага… Приготовься. Саныч останавливаться не будет. Притормозит децл, и только. Так что вскакивай на ходу. Не промахнись.

Локомотив уже почти доехал до нас. Сейчас он полз со скоростью выдохшегося марафонца. Из кабины на открытую площадку вышел молодой парень в замасленной телогрейке, поприветствовал нас взмахом руки и облокотился на железные перила, внимательно наблюдая за тем, как я готовлюсь взять старт.

– Макса! Здорово! – прокричал парень, а я в этот момент взял ускорение, уцепился за поручень и легко вскочил на нижнюю ступеньку крутой железной лесенки. Поднялся вверх еще на пару ступенек, обернулся и помахал на прощание Максу.

– Ленку целуй от меня! – напомнил о своем поручении.

– Ага! – Послушно кивнул Максим. – А кукушка… – шум машины заглушал его голос, и как он ни старался, как ни кричал, я не мог расслышать ни слова. Впрочем, нет. -…врала…

Кажется, он пытался меня предупредить, что проклятая птица мне наврала. Или наоборот – не наврала. Прокуковала правду про тридцать восемь лет жизни. Эх, хотелось бы, чтобы это было именно так.

До Микуня мы ползли дольше четырех часов. Сан Саныч – маленький кругленький мужичонка в промасленной до кожаного блеска спецовке напрочь опровергал расхожее мнение о том, что все маленькие кругленькие мужички, как правило, болтливы и суетливы. За четыре часа он не проронил и десятка слов. Впрочем, как и его помощник – молодой парень, который всю дорогу мучился с жесточайшего похмелья, а потому предпочитал теплой кабине открытую площадку, с которой очень удобно было блевать на насыпь; где не так воняло соляркой и солидолом, а прохладный ветерок, задувающий из тайги, вытеснял из организма винно-водочные пары.