Борис Седов - Возвращение в «Кресты»

«У НАС – могут» – подумал я. И усилием воли отогнал от себя неприятное наваждение – мало мне, что ли, ужасов в объективной реальности, мать ее так и эдак?

– Мне известно много разных терминов, гражданин следователь, – как можно проникновеннее ответил я Мухе. – И не только терминов, поверьте мне, а много чего другого полезного из мира медицины. Известны, например, еще внешние признаки, симптомы заболеваний и волшебное словосочетание «окончательный диагноз»! Вам его не приходилось никогда слышать?!

Муха недобро сопел и исподлобья сверлил меня выпученными глазами. Но пока молчал – и я поспешил воспользоваться представившейся возможностью как следует пнуть мерзавца. Ногой, вот жалость, не достать. Тогда хоть так:

– Приходилось, конечно, – вы же человек образованный, гражданин следователь! А я, представьте, превосходный диагност, хоть и не врач. Я народный целитель, как это принято сейчас называть. Хотя раньше другое слово было в ходу – знахарь, и оно мне больше нравится. Я людей насквозь вижу, в полном смысле этого выражения. Поэтому ошибаюсь очень редко, мне даже в некоторых особо трудных случаях коллеги-целители звонят, консультируются. Да что там коллеги, – разошелся я. – Ортодоксальные врачи – и те не стесняются иной раз вопросы задавать. Так что я вам, гражданин следователь, как образованный человек образованному человеку, исходя из внешних симптомов, решительно рекомендую – оставить вашу благородную деятельность по искоренению преступности и предаться подведению жизненных итогов и возмещению долгов. Причем немедленно! Я достаточно понятно выражаюсь, гражданин следователь? Дело в том, что при средней степени усердия на оба эти занятия у вас уйдет от силы полгода. Именно столько времени у вас и осталось. Ну, если повезет, месяцев восемь. На все про все. И учтите – это диагноз, точный и окончательный. Обжалованию не подлежит.

В кабинете повисла тишина. За стеной на этот раз не ржали. Слышно было только, как в каком-то из бесчисленных коридоров огромной тюрьмы позвякивают ключи о стену. Значит, где-то вертухай куда-то ведет зека.

Я только сейчас удивился, какую долгую речь позволил мне произнести Муха. Трудно сказать, чем это было вызвано – интересом следователя (вдруг разговорившийся Разин незаметно для себя о чем-нибудь важном проболтается!) или все-таки интересом больного (который и сам знает, что он болен, но либо не доверяет своим лечащим врачам, потому что привык никому не доверять, либо по этой же причине так до врача и не дошел). Теперь даже непонятно, чего от гражданина следователя ожидать.

Муха был ошарашен. Он, конечно, понимал, что Разин-Григорьев сказал эти страшные слова намеренно, именно для того, чтобы его напугать. Обычные зэковские штучки, мало ли он их наслушался за годы своей богатой следовательской практики, но страх уже стиснул его горло. В голове безостановочно крутилось одна и та же нарезка из разинских фраз, как рекламный ролик по радио: «Месяцев восемь… если повезет… На все про все…»

Он и сам знал, что болен, и болен серьезно. Странно было бы, если бы не знал, – не вчера ведь заболел. Врачи, к которым ему приходилось обращаться, были тоже не из последних – и социально-служебное положение помогало, и личные связи играли не последнюю роль. И обследования проводили настоящие, по полной программе, с привлечением всех возможных достижений науки и техники – не то что этот, блин, шаман. Тоже мне, диагност хренов, думал Муха. Я те щас такую диагностику покажу – мама родная взвоет! Нет уж, гражданин Разин, мы еще посмотрим – кто кого похоронит, а кто у кого на поминках веселиться будет!

Я с интересом наблюдал за изменениями Мухиного облика. Очень было похоже, что все его мысли и эмоции движения тут же отражаются на его внешности. Муха либо этого не знает, либо банально не умеет владеть собой. А наверняка ведь считается отличным следаком, на хорошем счету у начальства – перевели же его из районной прокуратуры в городскую!

Отличный следак, меж тем, сначала позеленел, затем приобрел цвет свежей побелки, затем покрылся красными пятнами, которые постепенно расплылись по всему лицу и шее. Выпученные глаза под насупленными бровями снова налились кровью. Глядишь, и удар хватит. Идеальное убийство.

А в углу возмущенно завозился Живицкий. Опять хрень какую-нибудь начнет нести! Я решил не давать фальшивому адвокатишке такой возможности.

– На вашем месте, уважаемый Борис Наумович, – обратился я к нему, – я бы не стал особо обольщаться насчет собственного здоровья. Одна стенокардия чего стоит…