Альберт Байкалов - Конец света отменяется

Вместо ответа женщина лишь покачала головой.

Антон сел на стул у стены и положил на колени винторез. После неудавшейся попытки Стропы вынудить хозяйку отдать компрометирующие вещи и документы Бахрома утром они приехали вместе с милицией для обыска в доме. Прошло уже больше часа, а никто ничего не нашел. Хозяйка так же продолжала стоять на своем – Бахром не держал дома оружие и взрывчатку. Никогда не говорил, что одобряет действия боевиков. Все, что имело отношение к связи, – это небольшой телевизор.

Со двора послышался шум. Милиционер посмотрел в окно, потом перевел взгляд на женщину:

– Отец мужа?

– Да, – она кивнула.

– Вместо того чтобы человека искать, они роются в тряпках! – донеслось с веранды.

– Отец, туда нельзя! – крикнул на чеченском стоявший на входе сержант.

Послышались шаги и ворчанье. Сухощавый мужчина с окладистой белой бородой и в папахе ворвался в квартиру.

Милиционер сокрушенно вздохнул и поднялся со своего места:

– Уважаемый…

– Какой я тебе уважаемый?! – старик окинул всех строгим взглядом. – Разве есть сейчас такие на Кавказе? Для вас, милиции и военных, все бандиты и воры.

Оба перешли на русский. Обычная практика выяснения отношений в присутствии военных. Оба теперь будут стремиться поставить в неловкое положение федералов. По сути, милиция действовала по запросу прокуратуры, в которую было отправлено ходатайство коменданта, и была вроде как ни при чем. Их можно было понять. Почти все были из одного села.

– Зачем вы так говорите? – Милиционер взял со стола фуражку, надел на голову, снова снял. – Ваш сын задержан и находится…

– Хватит, – старик отмахнулся и перевел взгляд на невестку. – Уведи детей!

Женщина вышла в соседнюю комнату.

– Что вы здесь ищете? – старик снова набросился на милиционера.

Антон не выдержал:

– Зачем так шуметь?

Старик посмотрел на него и грустно улыбнулся:

– Почему лицо прячешь? Меня боишься? Или этот женщина? – он показал на выход в соседнюю комнату.

– Дружков вашего сына, – Антон сокрушенно вздохнул и направился следом за хозяйкой дома. В той комнате, куда она ушла, тоже хозяйничали милиционеры. Один со скучающим видом перекладывал содержимое небольшого, похожего на сундук ящика. На полу рядом с ним лежали несколько книг, пачка писем, фотографии. Второй сотрудник рылся в шкафу. Женщина сидела на отодвинутом от стены диване.

Антон подошел к столу и открыл лежавший здесь альбом. На первой же странице он увидел снимок сидевшей перед ним женщины с каким-то мужчиной. Голова наклонена к голове. На ней праздничный платок. Он коротко стрижен. Антон нахмурился. На всякий случай украдкой бросил взгляд на хозяйку квартиры, потом на снимок. Это бесспорно она. Только моложе. Но с ней точно не Бахром.

– У вас есть сестра? – еще не веря первым пришедшим на ум мыслям, спросил Антон.

– Да, – едва слышно ответила она. – Три.

– Это одна из них?

– Нет, – она застенчиво улыбнулась. – Я. Разве не похожа?

– А рядом кто? – чувствуя неприятный холодок под ложечкой, спросил Антон.

– Как?! – удивилась чеченка. – Разве не узнаете? Это Бахром.

– Черт! – выругался Антон. Человек на фотографии даже отдаленно не походил на взятого в плен бандита… …– Весело живем! – Родимов прошел из угла в угол кабинета и снова сел за стол. – Дальше что?

– Работать с Бахромом, – пожал плечами Антон.

– Как? – спросил генерал расстроенным голосом.

– Может, уколоть? – нерешительно спросил Антон.

Препарат, который был в распоряжении группы, позволял допросить человека против его воли.

– В самом крайнем случае, – категорично заявил Родимов.

По-своему он был прав. После инъекции человек не всегда говорил правду. Показания могли быть искажены. Некоторые впадали в ступор, и тогда от них вообще ничего нельзя было добиться. Информация, полученная подобным путем, и с юридической точки зрения рассматривалась как полученная незаконно. По факту использования психотропных веществ назначалось расследование. Но Родимов опасался не этого. Одно дело – поставить укол или подмешать в пищу препарат, который развяжет язык, совсем другое – вынудить боевика говорить правду добровольно. В этом случае, как правило, он вступает в негласный сговор со спецназовцами. Они делают вид, будто человек продолжает упрямствовать, а на самом деле отрабатывают полученную информацию. Бандиты находились в трех помещениях, перестроенных под камеры, и имели возможность общаться между собой. Стоит одному проболтаться, что его подвергали подобному методу получения информации, как они найдут способ сообщить об этом на волю. Хорошо, если боевики располагают данными о теракте на ближайшие несколько дней. Совсем другое дело, если акция намечена на более отдаленное время, а люди, задействованные для ее выполнения, находятся далеко. Полностью изолировать бандитов глупо. Это также насторожит тех, кто остался на свободе. Наверняка поменяются адреса, явки, сроки. Поэтому большим успехом было склонить бандита к сотрудничеству либо создать такие условия, чтобы он выдал планы организации или банды, не подозревая об этом. У спецназа на этот счет было проще. Считалось, что если в руки противника попал боец, он развязал язык. Было бы глупо в этом сомневаться. В кино давно никто не верил. Поэтому на такой случай командир группы тут же в корне менял план выполнения задачи либо вовсе отказывался от нее. Чеченские боевики нередко поступают так же. Не исключено, что те, кто стоит за Худым, уже сменили в отношении его свои планы, а может, и наоборот, просто ускорили претворение их в жизнь.