– Езжай, езжай! – кричала Марфа Любину.
– Нет!.. – но автомобиль рванулся вперед, оставив Дмитрия лежать на снегу. Снова выстрелы…
* * *
Лок слышал стрельбу, сначала четко, потом ее треск стал значительно тише: стюард захлопнул пассажирскую дверь. Взвизгнули покрышки, но этот звук потонул в панических возгласах, доносившихся из заднего салона. Медленно, с огромным усилием Лок переключил все свое внимание на Тургенева и покачал головой.
– Не звонишь им, а? Глупо…
Тургенев молча сидел в кресле. Локу оставалось жить считанные минуты. Его помаргивание превратилось в нервный тик, ресницы часто вздрагивали, лицо приобрело синевато-серый оттенок, и он больше не смахивал кровь с подбородка. Звук его частого сиплого дыхания казался уже не признаком борьбы за жизнь, а слабеющим сигналом с гибнущего корабля. Тургенев знал, что ждать осталось совсем недолго…
…Он предупредил взглядом стюарда, выросшего за спиной Лока. Мужчина понимающе кивнул и отступил за занавес.
– Не рассчитывай на это, – тихо произнес Лок.
Из заднего салона доносилось приглушенное бормотание. Скоро они откроют дверь и один за другим попрыгают в снег, надеясь остаться в живых. Или скажут Бакунину и остальным, что в самолете остался лишь один умирающий человек… Скоро.
– Ты так и не узнаешь, удалось ли им спастись, – заметил Тургенев.
– Ты тоже, Пит, – Лок подавил опасный приступ кашля. Теперь уже недолго, совсем недолго. – Бет… почему?
– Что? А… То была нелепая ошибка, Джон. Такого не должно было случиться.
– Однако случилось…
– Да, случилось. Послушай, Джон, я еще могу спасти тебе жизнь!
Слова, пустые слова.
– Я могу отвезти тебя в больницу, я могу оставить тебя в живых, Джон!
– Ты… ты опустошил мою жизнь, Пит. В ней больше ничего не осталось, – Лок почувствовал, что стюард подбирается сзади к его сиденью, и сумел повысить голос: – Даже не пытайся!
Он улыбнулся, услышав, как человек на четвереньках уполз в задний салон. Наступило напряженное молчание: все остальные прислушивались к их разговору.
– Джон, это безумие. Ты безумен. Что за одержимость местью? Так ведь дела не делаются! – голос Тургенева искушал, звучал мягко, обволакивающе. – Лок, ты… люди вроде тебя – обычные романтики. Вы не можете ничего решить, даже в мелочах. Мир – это дерьмо, Лок. Везде, повсюду. Ты считал Афганистан справедливой войной, ты думал, что Бог на твоей стороне, что ты помогаешь…
Лок наблюдал, как Тургенев наклоняется ближе к нему, словно собираясь сообщить какую-то важную истину.
– Та война изначально была несправедливой, Джон. Она отражала мир в миниатюре… Позволь мне помочь тебе!
Лок мигал все быстрее, с невероятной скоростью. Он чувствовал, что покидает это место. Звонок телефона, вделанного в ручку кресла Тургенева, показался очень тихим и отдаленным.
Рука Тургенева поползла к телефону. Лок еще боролся, следя за его движениями, выпрямляясь, – лишь для того, чтобы скорчиться в неудержимом приступе кашля. Кровь на его руках, кровь на тусклом металле пистолета… затем чужие руки, хватающие его, тянущиеся к оружию…
Раздался выстрел, потом еще один. Лок ничего не видел, но слышал два выстрела и ощутил тяжесть упавшего тела, с сокрушительной силой прижавшего его к сиденью… Он потерял сознание.
Стюард поднял трубку и что-то залопотал в нее. Тело Тургенева завалилось на бок в узком проходе; тело Лока соскользнуло со спинки на сиденье кресла, так что его широко раскрытые глаза смотрели на стюарда. Кровь стекала по подбородку и медленными, вязкими каплями падала на пол.
– …Да, да! Оба мертвы! Оба! Мы спасены, полковник, теперь мы все спасены!
Стюард обливался потом от облегчения. Он положил трубку и перешагнул через распростертое тело Тургенева, направляясь к двери. Открыл ее, поежившись от холода…
В следующее мгновение снаряд, выпущенный из самоходного орудия, ударил в топливный бак, и самолет вспыхнул, объятый бушующим пламенем.
«Превосходство богатых, будучи… немилосердно используемым, неизбежно приведет их к возмездию».
Уильям Годвин, «Политическая справедливость»
Воронцов сидел на стволе одной из пушек, выстроившихся перед фасадом Оружейной палаты. Пушки были оставлены наполеоновской армией во время ее ужасного отступления из Москвы. Он поднял голову и взглянул на окна Дворца Съездов. Легкий снежок летал в воздухе, скрадывая очертания кремлевских башен.
Читать дальше