Сергей Самаров - Просчитать невозможно

– Перепрятал.

– От кого? От тебя? – понимает все, но продолжает допрос Абдул.

– Зачем ему прятать от меня, если я ушел?

– От других федералов?

– Об этом спроси у подполковника.

– Ты говоришь, он ранен?

– Искандер прострелил ему бедро. Может быть, и ты прострелил. Пистолет Искандера делает большие дыры. Наверное, это был ты…

– Фамилия?

– Я не знаю его фамилию. Он не предъявлял мне документы… Абдул думает несколько секунд.

– Пойдешь с нами… – решает он, наконец.

Беслан понимает, что его выведут за село и там пристрелят. Это обычная процедура, чтобы не поднимать в селе лишний шум. Так всегда делается. Но он спокоен и молча натягивает на себя куртку.

Абдул уже вышел, в комнате остается только один из его людей. Беслан тянется за своей шапкой, висящей на спинке кровати, и только тут замечает торчащую из-под подушки рукоятку штурмового пистолета. В темноте ее не видно со стороны. И рука легко ложится на рукоятку. Беслан поворачивается одновременно и телом и рукой, неторопливо, чтобы не вызвать подозрений, поднимает ствол на уровень лица. Спутник Абдула отвернулся, смотрит эмиру в спину.

– Вот так! – говорит Беслан и тут же стреляет.

Тяжелая пуля буквально разносит голову боевика. Беслан тут же стреляет в дверной проем, где только что была спина Абдула, но спины там уже нет. Абдул успевает выскочить из дома. Но тут же и с улицы слышатся автоматные очереди. Слышно, как пули бьют в стены. Коротко звенит пробитое пулей оконное стекло.

Беслан выскакивает из двери во двор, перекатывается, чтобы не попасть под очередь Абдула или еще под чью-то очередь, и сразу бросается к правому углу дома, к входу в подвал. Но Абдул не стреляет. Его вообще нет во дворе. А за углом лежит на спине, раскинув руки, длиннобородый боевик. Пуля угодила ему в лоб. Из дверей подвала, спустившись на несколько ступенек, выглядывает мать, где-то дальше, ниже, звучит плач младшей сестры…

Беслан понимает, что кто-то пришел к нему на помощь, оборачивается, и кричит в ночь:

– Абду-ул! Ты предатель и подлец! Ты – мой «кровник»… Я все равно убью тебя!

Очередь… Короткая и хлесткая… Еще очередь… Автомат в сторону бросает, о каменный забор стволом бьет… Вроде бы, и темная тень видна, быстро проскальзывающая за углом забора, а попасть в такую мишень с одной руки трудно, почти невозможно. Автомат всегда для двух рук предназначен. Правда, видел Абдул человека с железными руками – тот сразу из двух автоматов стрелял, и не слишком стволы при этом от цели отводило. Но у того руки и в самом деле были железными… У него не такие. У него вообще практически одна рука, а вторая только мешается. Но приходится и второй рукой приклад придерживать. Сейчас для него это невыносимо трудно. И толку мало, потому что не видно даже, в кого стрелять.

Абдул уходит, отстреливаясь, и не понимает, с какой стороны приближается угроза, в какую сторону следует бежать, потому что он не подготовил, как готовил обычно для своего джамаата, несколько вариантов отхода. Он совершенно не ожидал встретить засаду в этом селе, не должно здесь быть засады – потому что никто не знал, что он заявится сюда, никто, кроме эмира Вагапа… Подозревать Вагапа трудно. И тем не менее засада появилась.

И теперь спешно, хотя и без паники, Абдул уходит через кладбище. Ему особенно сложно уходить. Невыносимо ноет нога, словно предлагает остановиться и присесть, прекратить сопротивление. Стонать, стонать и выть хочется от боли в руке. И каждая очередь, оставленная за спиной, каждый шаг, отдаляющий его от преследователей, боль увеличивают. Но крик Беслана Абдул услышать успел, этот крик вызвал в нем ярость от бессилия и невозможности ответить. И застрял в голове, требуя обязательного возвращения и сведения счетов, то есть того, что он не может сейчас сделать. И это тоже больно. Для властного характера больно…

Абдул слишком опытный полевой командир, чтобы немедленно возвращаться. И не страх его гонит в сторону, не страх заставляет превозмогать боль и характер, а понимание ситуации. Стену лбом не прошибешь, и автоматную очередь, направленную в грудь, не отодвинешь рукой, к тому же сломанной.

Периферийным зрением он видит, как неподалеку мелькают такие же бегущие, как и он, отстреливающиеся тени. Определяет сразу, как не однажды определял раньше, в ходе боя подобные ситуации – с ним осталось только два человека. Трое погибли в засаде. Надо выходить и уходить как можно быстрее. Ни о каком возвращении не может быть речи. И не пойдут за ним эти двое, даже если он решит вернуться. Они – не его бойцы. Они чужие, и другого человека зовут своим эмиром, а ему только помогают по воле своего эмира. И не пойдут за Абдулом почти на верную смерть…