Сергей Самаров - Просчитать невозможно

– Почему тебя пришлось ждать? – спрашивает из-за спины голос эмира Абдула.

Без угрозы спрашивает, спокойно, но в этом спокойствии Беслан тоже угрозу чувствует. И вообще, как эмир за спиной оказался? Судя по голосу, который Беслана звал, он должен был быть шагов на пять впереди.

– Отец умирает… Его деревом в лесу придавило… За дровами ходил…

– Почему сразу не сказал?

– Тебе – сказал. Им это неинтересно… – кивок в сторону пещерки, где сидят остальные. Жест этот эмиру не виден, и ничего не говорит ему, но он непроизволен, и потому естественен.

Беслан хочет никого не бояться. Гирея не боится, хотя тот в два раза здоровее его и постоянно придирается. Беслан уже обещал однажды угостить минометчика прикладом. И неизвестно, чем бы все закончилось, не вмешайся тогда эмир, не допускающий внутри джамаата никаких стычек. Не боится Беслан и врага. А вот невзрачного голоса эмира Абдула, при всем своем нежелании, боится на интуитивном уровне, как шипения змеи. Хотя эмир Абдул и родственник ему по материнской линии. То ли дядя двоюродный, то ли еще кто-то. Просто голос эмира и его холодный взгляд против воли навевают ужас, заставляют волосы под шапкой шевелиться.

– Врач что говорит? – в вопросе сочувствия нет, как нет и простого интереса.

– А где врача взять? – Беслан пожимает плечами. – Вертолет с федералами вызывать?

– Сильно помяло?

– Ребра переломало… Дышать не может…

– Через два дня отпущу тебя.

– Спасибо… Отец обещал не умирать… Хочет меня дождаться, а потом уж, как Аллах решит…

– Иди отдыхай.

Отдых Беслану нужен. У него нет того здоровья, что у Гирея. И суточный переход до пещеры – почти без отдыха, измотал, вытянул силы, сделал ноги ватными и непослушными.

После разворота в темноте требуется несколько секунд, чтобы восстановить ориентацию. Интуитивная память опять выручает. Беслан тихо возвращается в проход, опять нащупывая рукой стену, и чувствует под ладонью капли стекающей по стене влаги. На сей раз он уже лучше ориентируется. И Гирей теперь ногу не подставит, потому что, даже если услышит шаги, не знает, кто идет – Беслан или эмир. С Абдулом он так шутить не рискнет, потому что знает, как крут эмир, и как скор на расправу. Не успеет понять, что с ним шутят или ошиблись, желая пошутить с другим, как пристрелит. Эмир Абдул чужую жизнь, так же, впрочем, как и свою, ни во что не ставит…

Беслан садится и поправляет за пазухой толстую книгу – роман Вальтера Скотта «Граф Роберт Парижский». Никто не предупредил Беслана, что они идут в пещеру и сидеть будут в непроглядной темноте неизвестно сколько. Он и взял с собой книгу, чтобы почитать в свободное время. Он всегда в свободное время читает – любит это дело, и на насмешки других боевиков не отвечает. Кому что нравится… Гирей сигарету за сигаретой курит, а Нугзар без парамидола жизнь видит только в черных красках, и на лице у него нарисована вековечная зубная боль… А эту книгу Беслан читает уже в третий раз. И потому, что она нравится, и потому, что книг в селе мало, только у старого учителя местной школы можно что-то на время взять. Но и его не слишком богатую библиотеку Беслан уже всю прочитал. Многие книги по нескольку раз. А эта – его собственная. В подбитом БТРе нашел…

Темное время тянется особенно медленно, вязко, когда знаешь, что ему еще долго тянуться, и думы навевает невеселые. Думы о том, как там, дома, всего-то в сутках непрерывного хода отсюда, мучается отец и ждет сына. Он обещал дождаться… Обещал не умирать, пока сын не вернется, и просил сына поторопиться… Беслан отца любит и уважает, и ему самому больно думать о его страданиях. Даже грешные мысли голову посещают – все равно, если не отправить отца в больницу, он не выживет… Сам говорит, чувствует, что сломанные ребра острыми осколками в легкие вошли и не дают кровь подкормить чистым воздухом, вдохнуть полной грудью не позволяют. Так уж – прости, Аллах! – скорее бы, чтобы поменьше мучился… Плохо так думать, понимает Беслан – и ему от этого перед собой даже стыдно, но что сделаешь с мыслями – они разрешения не спрашивают и сами по себе в голове возникают, словно бы ниоткуда.

Старый школьный учитель – единственный друг Беслана в селе, рассказывал как-то, что Аллах не разрешает человеку контролировать свои мысли потому, что все мысли, когда они контролируются, становятся концентрированными и сильными и превращаются в реальность. А это только удел Аллаха. В самом деле, обладай человек такой способностью, что получится? Бежит собака по улице, человек только подумает, что собака может и укусить, как она обязательно укусит. Подумает человек, что может поскользнуться на крутом склоне, и тут же поскользнется… Вот потому Аллах и послал человеку путаницу в голову, чтобы он не мог своими мыслями миром управлять… И никак Беслан не может вытеснить из головы мысли об отце и его скорой смерти. Тоже мысли нечеткие, тоже путаные, но оттого не менее болезненные.