Сергей Самаров - За нейтральной полосой

Счет времени теряется быстро. Так и должно быть. Философский настрой восточного человека помогает контролировать свои ощущения. Циремпил знает: ему может показаться громадным периодом, веком, тысячелетием то, что где-то там, в живом и живущем мире, является десятком или парой десятков минут. И потому он не знает, через какое время снова открывается дверь и заходит человек среднего роста. Свет в комнате не зажигается, и видно только яркое пятно дверного проема – до неестественности яркое после мрака. И силуэт в этом проеме. Что можно сказать, наспех рассмотрев силуэт? Только то, что вошедший в комнату человек, судя по всему, немолод, но крепок физически. Лица не видно.

Человек стоит так около минуты, внимательно рассматривает в полумраке прикованного к креслу Дашинимаева, сам оставаясь невидимым. Наконец рука его тянется к стене на уровне бедра – там выключатель. Свет вспыхивает неожиданно ярко и бьет по глазам так, что Циремпил зажмуривается.

А когда открывает глаза, он невольно вздрагивает и пытается отшатнуться вместе с креслом, к которому прикован, потому что видит перед собой себя самого...

Растерянность длится недолго. Уже через мгновение Циремпил понимает, что это не совсем он, вернее, можно предположить, что он таким когда-то станет – лет через двадцать, потому что человеку, вошедшему в подвальную комнату, уже, несомненно, не менее шестидесяти лет...

– Можете не вставать... – шутит вошедший, разговаривая по-русски с небольшим акцентом.

Циремпил молча ждет продолжения. Невозмутимо, не пререкаясь. С достоинством. Откуда-то приходит уверенность, что с появлением этого человека его ждут уже меньшие физические мучения. По крайней мере, избивать не будут. Оно и понятно... Они так похожи. Кто же захочет избивать почти самого себя...

Человек что-то громко говорит на незнакомом языке. Из-за двери появляются двое тюремщиков, что привели недавно в подвал Дашинимаева, приносят стул, который ставят против кресла. Еще несколько властных, но сдержанных слов. С Циремпила снимают оковы, и он тут же разминает руки, только сейчас почувствовав, как сильно они затекли. Тюремщики остаются стоять по сторонам, готовые в случае необходимости выполнить любую команду. Но команда звучит совсем иная. И не очень им нравится, как понимает Циремпил, потому что вызывает встречный вопрос, произнесенный предупреждающим тоном. Но команда повторяется теперь уже резче, с откровенным властным окриком, и тюремщики нехотя удаляются, закрыв за собой дверь.

– Вас, несомненно, удивляют странные обстоятельства, в которых вы оказались...

Циремпил молча ждет продолжения, не отвечая на слова, которые ответа и не требуют. Он отлично понимает, что избили его именно по приказанию этого странного человека и без такого приказания никто бы не решился это сделать. И вообще все здесь, в том числе и само похищение, и убийство профессора Родича, делается и сделано по его приказанию. Но человек пока желает показать свою личную доброту и чистосердечие – медовый голос говорит об этом откровенно. Собеседник, однако, ждет. Не получив ответа, улыбается слегка виновато:

– Меня зовут Кито. И я признаюсь, что являюсь главным виновником всех ваших неприятных переживаний. Причину моих действий вы, должно быть, уже прочитали на моем лице. Мы же с вами как братья-близнецы...

– Если только вас заморозить как следует, а мне дать возможность прожить еще лет двадцать в тишине и покое, может возникнуть такое впечатление... – мрачно соглашается Циремпил, свободно забросив ногу на ногу – вольная поза, принятая в пику собеседнику, сидящему чинно, положив ладони на колени.

Это проверка. Циремпил понимает, что просто так его не похищали бы и не убивали бы ни в чем не повинного известного человека, если бы не необходимость. Господин Кито очень в Циремпиле нуждается. И даже понятна причина этого – он нуждается именно в его лице... Не случайно два охранника, недавно избивавшие Дашинимаева, били в основном в корпус и наносили очень слабые и старательно-аккуратные удары по лицу, словно боялись на нем следы оставить. Это Циремпил только сейчас, задним числом сообразил. А если так, то стоит проверить, насколько остро чувствуется у господина Кито эта нужда в двойнике. Хотя здесь перебарщивать тоже не следует, потому что даже по корпусу тюремщики бьют больно.

– Неужели я настолько стар?.. – смеется Кито. – Странно, но сам этого обычно не замечаешь... Самому всегда кажется, что ты еще в расцвете лет и сил... Но это не великая беда... И с этой проблемой мы как-нибудь справимся...