Сергей Анохин - Самки

Беседовала ли она с Джоном и Антоном где-то там, куда живым дороги нет, или просто отключилась от мира, только Ученый знал наверняка – в эту ночь в этой жизни ее не было… На диване всю ночь пролежала лишь бренная оболочка, не имеющая никакого отношения к его жене. Его Леся ушла. То ли в цветущие сады Шамбалы, то ли в пылающий ужас ада.

Вернулась? Нет. Значит, надо вернуть.

А что я ей скажу? Что тут вообще можно сказать? Никакими словами Джона не вернешь. А утешения?.. Пустое это дело.

Хоть бы она, как вчера, разозлилась, взбесилась. Ну просто закричала, заплакала, в конце концов.

Он прошел в кухню, наскоро приготовил кофе. Вернулся. Присел на край дивана, легко коснулся острого плеча, пробежал пальцами вдоль руки. Вверх-вниз. Снова вверх. Провел по спутавшимся волосам.

Никакой реакции.

И тогда он начал рассказывать.

– Ты что, Эдик, летишь? – Николай Николаевич мечтательно заглядывал Отвертке в глаза, потягивая капучино.

– Я механику не могу понять. – Эдик перевел взгляд на Стерхова. – Что и как сделано будет? На что, Коля, десятка ушла? Ты понимаешь? Я – нет.

– Нет, я охреневаю от тебя, Самарин. – Уважаемый майор милиции не то чтобы злился, но явно начинал скучать. – Что вообще с тобой сегодня? Может, по буквам объяснить?

– Это не сегодня. Это вообще. Я в ментовские мульки не въезжаю. Объясни механику.

Николай Николаевич звякнул чашечкой о блюдечко и выразительно посмотрел на Ученого:

– Может, вы сегодня в интеллектуальной форме? Разъясните нашему другу. Тупит ведь человек, как на прогаре.

Стерхов не успел ответить, как майор заговорил снова:

– Ты, наверно, думаешь: зря, мол, сюда пришел, надо было другую фирму искать? Ну и искал бы дурака в другом ауле, мне бы гемора меньше. У меня, мля, жопа-взрывы, весь зад в мыле, а я сквозь глухарь твой продираюсь, за одну уважуху, считай…

– Уважуха теперь десять тонн уев стоит?! – дернулся Отвертка.

– Да сиди ты ровно. Какие мелочи, юноша. Вы безжалостно унижаете меня такими напоминаниями. Следующего такого унижения я не вынесу. Придется оставить вас вдвоем расплачиваться за мой кофе. Вам это надо? – Майор повернулся к Ученому.

– Давайте, Николай, ближе к делу, – глухо проговорил Стерхов.

– Все дело в вас. Точнее, в злобном профессоре Мориарти по кличке Самарин. Не беспокойтесь, сейчас перейду к делу. Самарин, кругом! Еще чашечку капучино!

Отвертка напрягся. Ученый чуть заметно кивнул. Эдик испепеляющее взглянул на майора, но все же двинулся к стойке.

Николай Николаевич перегнулся через столик и заговорил, в упор глядя на Михаила:

– Главное, без нервяка. Сделано то, что возможно, – не больше, но ни на грамм не меньше. Акций автоцентра вам никто теперь не вернет, хоть бы сам ВВП указ подписал. В капитализме живем – частная собственность, свобода сделок… Эмиссию акций органы МВД отменить не вправе. Вновь открывшихся обстоятельств, могущих привлечь внимание правоохранительных органов, по данной ситуации нет.

Михаил молча слушал. Отвертка глядел со стороны, присев за столик поодаль, и сам пил капучино, взятый для Ник-Ника.

– Зато вновь открылись обстоятельства по заводу. Селезнев этот – вот сучара-то гнойный!.. – Беззлобный весельчак-сангвиник, Николай Николаевич вдруг побагровел до синевы. – Кого только ни видал, а такого урода ни в жисть! Ладно… Одно правильное дело он все же сделал… Так вот, Селезнев дал показания по всей форме, каким образом документы на завод были переписаны в левак, этому фантому по фамилии Смирнов. Я пробил все стены до начальника отдела, прохождение документации под личным контролем. Признание юридической ничтожности договора дарения – вопрос двух дней. Двух, отвечаю. Вот за что взяты десять тысяч, о которых так переживает Эдуард. Наверное, оно того стоит. Согласны?

Кивок Михаила был едва заметен, но взгляд майора милиции профессионально фиксировал такого рода реакции.

– Я тоже так думаю. В правах владения заводом восстанавливаетесь без вопросов. Это, правда, займет некоторое время. Может, месяца три. Но тут уже не мой вопрос – судейский… А то чудо, которое вы хотели наказать, оказалось наказано строже, чем мог бы обеспечить я. Поблагодарим за это урыльника Селезнева, который вознаграждается тем, что его подвиг идет по разряду необходимой самообороны и уголовному преследованию не подлежит. Так что им мне заниматься не придется. Если займетесь вы, я пойму…

На этот раз Михаил не только промолчал, но и не кивнул.