Тимофей Костин - Несчастный рейс 1313 (СИ)

— Я боюсь думать. Мне страшно, потому что я не понимаю. Иван-сан, что же мне делать?

— Многое я не понимаю, тут уж и к бабке не ходи, — кивнул Иван. — Но думается мне, что ты все же не права, что так убиваешься. Жизнь такая штука, вываливает на нас всяких гадостей… знаешь, хоть и не я точно могу представить, что чувствует девушка, но мне и самому довелось нахлебаться. Подрался как-то неудачно с численно превосходящим противником, так все кончилось сломанным носом, рукой и парой ребер, да еще и помочились на меня все не по-джентльменски. Обидно было, больно и противно, но куда деваться? Жизнь не кончилась, я пошел, записался на самбо, и порвал им всем потом сраки… пардон за мой французский. Тебе, конечно, пришлось еще хуже, но разве ты в чем-то виновата? Зачем доделывать то, что не сделали те мерзавцы? Жизнь продолжается. Ты вернешься домой и все забудешь.

— Вы добрый, Иван-сан. И наивный. Неужели вы думаете, что можно забыть первого мужчину? Особенно… особенно, если все вышло вот так? Это ведь не драка, это на всю жизнь. Почему так? За что? Неужели так и должно быть? Когда я проснулась и увидела вас, мне стало страшно. Вы не понимаете, каково отношение в моей стране к этому вопросу. Мы… мы подавляем желания, но потом они выплескиваются в самых уродливых формах. Вам ли не знать, если вы изучали нашу культуру и… анимацию, среди которой есть характерная. Для нас разврат — это грязь, мерзость, которая кроется где-то в темных углах сознания. По крайней мере, так всегда было для меня и моей семьи. А теперь грязь на мне, во мне. И минуту назад я вдруг почувствовала саму себя грязью.

— Думаю, забыть первого мужчину трудновато… как и первую женщину. Но ведь люди женятся и разводятся, в конце концов, а потом снова влюбляются. Это ведь не конец — концом может быть только смерть. Ты жива, почти здорова, и когда мы отсюда выберемся — у тебя все еще будет впереди. А что же до желаний… не подумай, что я такой умный, в образ спецназера-дуболома это не входит, конечно… но по этому поводу мне довелось читать слова умных людей. И они говорят, что разум человека — лишь тонкая пленка над пучиной вполне себе звериных инстинктов. Это не хорошо, и не плохо — это просто так. До какого-то уровня мы можем управлять собой, но, дойдя до какого-то предела, от инстинктов никуда не деться. Это так для любого человека, и что толку переживать по этому поводу? Вопрос в том, что мы делаем до того, как начинают работать исключительно инстинкты, вот тут уже все зависит от человека. Инстинкт продолжения рода толкает под руку, но пока человек еще властен над собой, он вполне успевает выбрать, куда идти. Вниз, в похоть, грязь и разврат, или вверх — к любви, пониманию и красоте. Ты нигде не оступилась, не соглашалась пасть, на тебе нет никакой грязи, если ты сама не захочешь в нее свалиться. И все, что будет дальше — зависит только от тебя. Не сдавайся, вот и все. Мне думается, сил у тебя хватит. А мнение остальных — ну, на этот счет есть надежный русский рецепт.

— К-какой еще рецепт? — девушка подняла голову, и по взгляду Иван понял, что она жадно слушает каждое его слово. Коварная Кейко не соврала — Акеми и впрямь было важно, что говорит русский. Сила ли спасителя сотворила подобный эффект, или же всему виной стали слова, что он говорил, но японка смотрела с той надеждой, что так непривычно и больно видеть в людях, не привыкших жаловаться. Не составляло труда понять, насколько тяжел для Амико сам этот разговор, и как неловко было обсуждать подобные вещи с чужим человеком, да еще мужчиной. Но все же она не уходила в себя, как было при ссоре с подругой, она слушала и верила.

— Важнее всего, что думаешь ты сама… ну, и те, кого ты любишь. А вот что там судачат остальные… мы делаем так: поднимаем правую руку, и — «А хрен с ними!»

— Какой… смешной жест, — Амико неуловимым движением вытерла слезы и прикрыла глаза. — Вы странный человек, Иван-сан. Никогда бы не подумала, что русские бывают такими. И совсем не ожидала, что кто-то вроде вас будет утешать меня. Простите за эту истерику. Но, наверное, без нее было не обойтись.

Девушка глубоко вздохнула и выпрямила спину. В одно мгновение к Акеми вернулась присущая японке грация.

— Я прислушаюсь к вашему совету. По крайней мере, попробую.

— Вот и славно. И ничего в нас особо странного нету — люди, как люди. Это вот я удивлен — признаться, считал, что такие красавицы-самурайки бывают только в аниме… Ладно, давайте перекусим. У Кейко-тян, опять же, уже шея вытянулась от любопытства.