Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)

– А мне спешить некуда! Ведь мне грозит расстрельная статья, если не отменят мораторий. Куда вы, на Вологодчину, на остров Огненный пожизненных ссылаете?

– Вы неплохо осведомлены… Вижу, подготовились…

– Не разделяю вашу иронию…

«Отправить его в камеру? На сегодня – предостаточно…» Тем не менее Савушкин решил сделать еще один заход:

– Вы умный человек, Поташов, не уподобляйтесь воровской шушере… Вы же прекрасно понимаете, что мы вас отсюда уже просто так не выпустим… И все-таки, как говорится, без протокола: скажите, ведь на вашей совести ветеран чеченской войны Локтев, который выбросился из окна, и ваш коллега по парапсихологии Осмоловский?

– Что за чушь, меня и близко не было.

– Я знаю… Это недоказуемо, потому что направленные информационные поля, биополя, вам лучше знать, как они называются, криминалистикой пока не документируются…

– И вот в этом, господа, великая разница между посвященными сенсами и… впрочем, не буду вас обижать, – произнес он с патриархальным величием. – Что же насчет двух последних, скажу так. Локтев тоже участвовал в избиении некого пацана, бил жестоко. После Чечни он страдал всякими маниями, основательно подорвал нервную систему. Причем это прогрессировало. Какими-то судьбами он попал на прием к одному психотерапевту-сенсу. И однажды последний попробовал на расстоянии дать мысленную команду своему пациенту. Что-то вроде: «Открой окно. Весь мир перед тобой. Иди!» Что же касается второго, – Поташов буквально впился глазами в Никиту, – то его подвела самонадеянность и преступное стремление вторгнуться, скажем упрощенно, в чужое подсознание. В результате он был лишен своего второго «Я» – астрального двойника. Такие люди становятся беззащитными, как безнадежные раковые больные, у которых сгнили все внутренности… Кстати, Осмоловский, кажется, попал в автокатастрофу?

«Откуда он знает?» – удивился Савушкин. Но спрашивать не стал. Он чувствовал, что еще немного, и он без сил повалится на пол. Кошкин, Вьюжанин, другие бойцы отдела тоже сидели выжатые, с красными глазами. Только Поташов держался на одной ему ведомой энергии…

Когда его увели в изолятор временного содержания, Савушкин тут же рухнул головой на стол, забыв даже выключить магнитофон. Сниматься на видео преступный доктор категорически отказался… Засыпая, Никита подумал: «Забыл посмотреть, а была ли на полу тень от Поташова?»

Глубокой ночью его разбудили, он вяло отбивался, бормоча: «Всё – завтра, всё – завтра». Наконец до него дошел смысл слов дежурного: «Твой экстрасенс повесился!»

Никита вскочил как ужаленный, побежал во двор, где был изолятор. Камера была распахнула настежь. Поташов лежал на полу лицом вниз, поджав ноги. На нарах лежали его золотые очки.

– Вытащил шнурок из ветровки, – подавленно пояснил дежурный, – и удавился, стоя на коленях.

– Остался верен себе: каждый экспромт надо хорошо запланировать, – пробормотал Никита. Он увидел клочок бумаги на полу.

«Я ухожу в Астрал, но еще вернусь. Консул».

– А я пойду в семью, – сказал Никита. – Будут спрашивать, скажите, преследует Консула в астральных пространствах.

Мигульский опустил трубку на рычаг и сказал: «Ну, достали!» Он имел в виду себя. Телефон сегодня напоминал капризного младенца: едва отойдешь – тут же трезвон. Битый час Мигульский порывался выскочить в буфет, чтобы проглотить чашку кофе, но новый звонок возвращал его обратно. Из трубки кричали – не разобрать, то ли ветеран, то ли инвалид интернациональной дружбы, потом долго и надсадно негодовал по поводу политики цен какой-то учитель шведского языка. Когда до закрытия буфета оставалось десять минут, Мигульский насильно распрощался с учителем и поспешно нагнулся, чтобы выдернуть провод из розетки. Но тут вновь затрезвонило, причем как-то непривычно, нетребовательно, но просяще. А может, так ему показалось. Мигульский, конечно, выругался и, разогнувшись, сказал сам себе: ровно минуту – и точка. Как всегда, журналист оказался в нем сильнее.

Это был его одноклассник Игорь Шевчук, уволенный из армии в чине капитана после контузии, полученной в Чечне. Мигульский случайно встретился с ним в коротенькой чеченской командировке, после которой написал бравурный, украшенный чудовищными эпитетами очерк о ротном Шевчуке.

Как и каждый газетчик, знакомых он вспоминал прежде всего по своим материалам. И сейчас, заслышав фамилию Шевчук, сразу вспомнил тот давний очерк. Назывался он, кажется, «Постижение высоты».