Сергей Дышев - Узник «Черной Луны»

– Понятно, – сказал я. – Языком, что ли, не мог сказать?

Этих негодяев я уже терпеть не мог.

– Пошли, – сказал комбат. – Никому не входить! – бросил он часовому у дверей.

Мы вошли в комнатушку Кинаха, Хоменко достал из-под стола знакомую сумку, вытащил из нее бутылку водки, круг колбасы и буханку хлеба. Откупорил, налил один стакан…

– Я не буду! – твердо отказался я.

– Как хочешь… – Он выпил сам, закурил, спросил тусклым голосом: – Ну и чего ты добился?

– Пока немногого. Зато многое понял, хоть и поздно…

– Дуракам закон не писан.

– Если он не писан дураком, – добавил я.

– Это ты про меня, что ли? Законы не я выдумал, это жизнь наша такие устанавливает. Ты думаешь, когда меня из армии выкинули вместе со всеми моими орденами, нищенствовал, как последняя собака, – это законно было? Когда моя жена втихаря продала квартиру и уехала с дочкой, а я стал бездомным – это законно? Я, бывший командир ДШБ, как последняя шестерка, чинил автомобили местной номенклатуре, унижался за их вшивые чаевые. Да, милый юноша, скажу тебе, что все это законно. Потому что выхватить, урвать, отобрать – это главный закон. И все вокруг меня по этому закону и жили. И меня научили жить. Я простил жену, она нашла у себя на Украине какого-то Бальцеровича, директора банка. Знаю, наводила через родственников справки: как там бывший, все пьет? Пусть пьет. А потом я фирму сделал, бабки закрутились такие, что моей бывшей с ее банкиром и не снились. Приезжала: ну, как дела, туда-сюда. Позавидовала, про дочку речь повела. Ну, что ты, дорогая, сколько тебе дать?.. А думаешь, меня в Афгане не учили уму-разуму? Смотрю, батальон мой хуже других снабжать стали. А если на операцию, блокирование, сопровождение колонн – так мы в первую очередь. Потом прижали меня начальнички: ты что такой жадный, бакшишем делиться надо. Какой бакшиш, говорю, у меня мародеров нет, а у кого что находим после операции – сжигаем прилюдно. Ну и что мне делать? Научили: «С каждой операции бакшишем откупайся»… И сейчас тоже кое-кому хочется поучить меня, – Хоменко скривил губы, сплюнул на пол, потом налил водки, выпил махом, не закусывая. – В Бендерах городские начальнички все поучают меня, что делать и как… А когда я с батальоном выдержал такие атаки полиции, волонтеров и прочей сволочи, так их и не видно было. А как притихло, так повылазили, командуют. А мне что останется – их огромное, горячее «спасибо»? Орден дадут – у меня и так их полно. А еще и разборки надумали делать: кто-то там после боя что-то не то взял да присвоил. Я сказал им: будете приставать – перестреляю. Во время боев мою фирму сожгли. Что я, начинать с нуля буду? Не тот возраст. Вот и остается, как научили добрые люди, кормиться войной. Жизнь заставляет. Понял меня? Не понял…

– Все это гнусно, Хоменко, – сказал я, утомившись слушать эти мизантропские откровения.

– Видишь, ты какой хороший. А сам-то чего сюда приехал? В Афгане не навоевался?

– Я приехал защищать ваше Приднестровье.

– Значит, не навоевался…

Хоменко допил бутылку, побагровел, на лысине моросью выступил пот. Он жевал в уголке рта сигарету и мучительно пытался поймать и выразить главную, ключевую мысль своих рассуждений. Я равнодушно следил за этими попытками и не собирался ему помогать. Может, был он за полшага до покаяния, может, эти полшага вели в пропасть, может, как хищный зверь, почуял смерть и рыщет, уходит от призрачной и неотвратимой погони… Он что-то чувствовал своим инстинктом, тонким и болезненным, предощущения его были верны, он всегда знал, когда ударить, когда уйти; теперь же над ним витала неясная угроза, он понимал это, каждая клетка его пружинистого тела кричала об опасности. Он затравленно озирался, оставаясь внешне спокойным, над ним нависла сила, которая угрожала, несла губительный рок. Как проявит себя эта сила и кто из его противников нанесет смертельный удар?

Может, он искал новых союзников и друзей, не веря уже старым. И может, вопреки законам логики, хотел найти опору во мне, выходце с того света?

Он открыл вторую бутылку, вопросительно посмотрел на меня. Я отрицательно покачал головой.

– Брезгуешь со мной пить?

– Брезгую, – честно сказал я.

– А я вот удивляюсь, почему тебя до сих пор не закопал? Старею, глупею или жалостливым стал?

– Дерьмо твои законы, – заметил я, – и вся твоя жизнь по этим законам – тоже дерьмо.

– Все же скажи, как ты ушел? – Хоменко навалился на стол и попытался сосредоточить свой взгляд на мне. Он был похож на спившегося актера-трагика.