Андрей Дышев - Серебряный шрам

Сколько мы шли – не берусь судить точно. Почему-то в кромешной тьме затрудняется ориентация не только в пространстве, но и во времени. Может быть, потому, что не видно стрелок на часах? Или мы привыкли проноситься через ночь во сне, где все сжато в одно мгновение небытия? Рамазанов остановился, и я увидел точеный силуэт его лица на фоне серебристой глади. Он долго всматривался в противоположный берег, отыскивая только ему известные приметы, затем повернулся к нам, беззвучно махнул рукой и пошел вниз, к дороге. Валери неудачно ступила на осыпь, нога ее сразу увязла в песке и щебне, и с легким шипением, будто на берег накатила тихая волна, оползневый язык двинулся с места и поплыл вниз, увлекая ее за собой. Она тут же села, но это не помогло, и девушка протирала джинсы еще несколько десятков метров, пока движение песка не затихло.

Я нашел ее внизу, в травяных зарослях; Валери все еще сидела на земле и, поочередно снимая с ног кроссовки, вытряхивала из них камешки. Эта процедура не заняла у нее много времени, но она не спешила вставать и, опустив голову на колени, то ли пыталась подремать, то ли просто отдыхала. Картавый, склонившись над ней, нетерпеливо дергал ее за жилетку.

Я понял, что Валери уже устала, уже достаточно нахлебалась приключений, и мысленно посочувствовал ей, представляя, насколько пустячным будет казаться нам этот отрезок пути в сравнении с теми, которые еще предстоит пройти.

Мы спустились на дорогу, адвокат шепотом сказал, чтобы мы присели и не маячили, а сам, пригнувшись, бесшумно ушел в темноту вдоль матово поблескивающих паутинок «колючки». Вернулся он минут через десять, но не один, и при появлении рядом с нами двух темных фигур я даже вздрогнул от неожиданности. Валери вскочила, раскинула руки, я услышал приглушенный звук торопливых поцелуев и скорее догадался, чем увидел, что вместе с адвокатом к нам подошел Глеб. Оторвавшись от излишне сентиментальной сестренки, он шагнул к картавому, пожал ему руку, потом – мне, причем с таким видом, будто мы были с ним очень близкими друзьями и расстались только вчера. Одет он был, как и мы, на военный манер, даже портупеей перетянул грудь, только помятый и выпачканный в глине с головы до ног, что говорило о его образе жизни. Наверное, он провел в приграничной зоне несколько суток подряд, спал в ямах, замаскированных ветками, передвигался лишь по ночам и преимущественно ползком. Такова доля разведчика, чью роль выпало исполнять Глебу.

Обойдя наш немногочисленный строй, Глеб шепнул: «По одному!» – и, согнувшись чуть ли не вдвое, нырнул под «колючку», лег на землю уже на другой стороне и приподнял край проволоки над адвокатом. За ним к берегу полез я, потом Валери и, наконец, картавый, который умудрился зацепиться штаниной за шип и, кажется, разорвал ткань на ягодице.

Потянуло сыростью и холодом. Вода шумела в нескольких шагах от нас. Увязая ногами в мокром песке, Глеб, пригнувшись, побежал к ближайшим зарослям. Начинался самый опасный участок маршрута. Опасный не только потому, что именно по Пянджу проходила граница, а потому, что, незаметные на дороге и травянистых склонах, здесь, на серебряном фоне, мы были видны как днем.

Рамазанов кивнул мне, мол, твоя очередь, и я, не заставляя себя долго упрашивать, побежал по песчаной косе, след в след за Глебом, к темным пятнам кустов. Эта стометровка легонько щекотала нервы, потому как все внутри напрягалось от ожидания выстрела или осветительной ракеты. Но я добежал до кустов благополучно, Глеб тормознул меня, а не то я бы бежал до самого афганского берега. Я лег рядом с ним на мокрый песок, глядя на цепочку наших следов, по которым сейчас должна была бежать Валери.

– Молодец, что согласился, – шепнул Глеб. – Я так и думал, что ты пойдешь с ними.

Я не ответил. Мне не о чем было говорить с ним, к этому парню по всем законам логики я должен был относиться как к пустому месту, если бы не его родственная связь с Валери. Родственничек, ешкин кот! Деверь, кажется, называется брат жены?

Я усмехнулся, потому что невольно примерил Глеба как родственника, что в будущем могло стать реальностью. Вот это будет семейка! Да еще адвокат станет лучшим другом семьи, а картавый – свидетелем на свадьбе.

И я очень живо представил заставленный яствами стол в каком-нибудь приморском ресторанчике, во главе которого – красные от робости – сидим мы с Валери; она – в фате, белом шелковом платье, украшенном сверкающей всеми цветами радуги бижутерией, я – в костюме… Нет! Лучше в камуфляжной форме, небритый, обкурившийся халявным кокаином, богатый до безумия и в такой же степени вульгарный, целуюсь в пьяном угаре с картавым, и он, не выговаривая уже половину алфавита, тайно пытается предложить мне совершить с ним содомский грех; а рядом с нами – Глеб, братишка, в костюмчике и белой рубашонке, почему-то в кепке, сдвинутой набекрень, из-под которой торчит кучерявая прядь, держит на коленях, как гармошку, оранжевый кейс, битком набитый наркодолларами, произносит тост про вечную дружбу народов Крыма, Литвы и Таджикистана и передает кейс нам, а Валери в это время, пытаясь оторвать от меня картавого, громко шепчет, что история с казино, как и история с кокаином, была разыграна ею нарочно для того, чтобы я женился на ней, и вот теперь, добившись своей вожделенной цели, она готова открыть мне страшную тайну: у нее от первого и семи последующих браков осталось четырнадцать детей, к тому же она вообще не женщина, а транссексуал…