Михаил Ахманов - Наёмник

– Да.

– И что бы ты сделал, если б лейтенант отказался исполнить твой приказ? Не в мирное время, а на поле боя?

– Пристрелил бы на месте, – ответил Каргин, снова отступая к дверям.

Но разговор, кажется, еще не завершился. Старик вдруг поманил его к себе костистым пальцем, заставил наклониться и прошептал:

– Ты веруешь в бога, Керк?

– Я верю в свою удачу.

Теперь они смотрели друг другу в глаза. Лицо Халлорана было сосредоточенным, даже хмурым.

– В удачу… – протянул он. – Что ж, неплохая вера, не хуже остальных. От бога – смирение и терпение, а удача – она от дьявола… Недаром удачливый получает больше смиренного и терпеливого.

– Больше – чего?

– Всего. Иди… Иди, Керк.

Каргин вернулся на террасу.

Он шагал от лестницы к лестнице, туда и обратно, мимо окон, занавешенных лозой, мимо скамеек и пальм, мимо пруда с амазонской кувшинкой, мимо павильона с телескопами, глядел на небо и на антенну, что возносилась над крышей пентхауза будто стальной цветок, считал про себя шаги и думал.

Удача?

Конечно, он верил в удачу, но знал, что гений ее капризен, а потому не стоит требовать всего – или же больше, чем обещано другим, смиренным и терпеливым. Для Каргина удача означала не власть и не богатство, не выигрыш в лотерею и даже не любовь, а только жизнь. Что, при его профессии, было желанием вполне разумным.

Жизнь! И, коль повезет, без потери конечностей, простреленных легких и осколка под ребрами…

Он ухмыльнулся, вытащил из-за пояса берет и нахлобучил его на голову.

Иннисфри, вилла и кратер; раннее утро 22 июля

Две крохотные фигурки ползли по Нагорному тракту, неторопливо приближаясь к озеру. Будто два жучка, синий и красный, на серой асфальтовой ленте дороги… Солнце еще не взошло, и полумрак обманывал, менял оттенки, делал синее чернильным, красное – коричневым. Внизу, в кратере, еще господствовала тьма, затопившая трясины, камни и мангровый лес, и лишь на востоке смутно виднелся зубчатый контур скалистой стены. Озеро, серебристое при ярком свете, выглядело сейчас клочком зыбкого тумана, повисшего среди утесов и будто готового растворить обоих бегунов в своем белесо-сером мареве.

Каргин поднял висевший на груди бинокль, но передумал, наклонился и приник к окуляру малого телескопа. Теперь он видел обе фигуры, синюю и красную, гораздо отчетливей и так близко, что мог, казалось, пересчитать седые волоски на шее Халлорана. Тот, как обычно, двигался вторым; темп, на правах лидера, задавал Альф Спайдер. Его широкая спина мерно раскачивалась, и зверь с ощеренной пастью, изображенный на куртке, будто подмигивал Каргину.

Он оторвался от окуляра, посмотрел на север, нащупал в кармане футляр мобильника. До юбилея – день… Пожалуй, сегодня начнется съезд гостей, и эскадрильи «оспреев» будут кружить над островом. А в них – сенаторы и конгрессмены, акционеры и послы, директора, компаньоны по бизнесу и даже, как сказала Кэти, посланник президента… Наверное, будут журналисты – хоть Халлоран их недолюбливает, но осветить такое событие в прессе необходимо. Двести, триста или четыреста гостей… Куда их, интересно, денут, в какие комнаты и койки? Вилла, конечно, велика, но в гостевых покоях больше тридцати не поселить… Скорее всего, решил Каргин, гости поздравят юбиляра, преподнесут подарки, выпьют за его здоровье на банкете и отбудут восвояси. Улетят, а Кэти останется… Быть может, она на пути к аэродрому или уже влезла в самолет и теперь высматривает, у какого сенатора коленки помягче… Пора бы ей и позвонить…

Каргин ласково, будто девичью щечку, погладил карман с мобильником и развернул телескоп к поселку. Рано, слишком рано – на взлетном поле даже техники не суетятся и почетного караула не видать. Улицы тоже пустынны. На Мэйн-стрит меж фонарями были протянуты гирлянды, у мола красовалась арка из пальмовых листьев и цветов; поверх нее, как свечи на именинном пироге, торчали петарды, ровно семьдесят пять. Пушка у казармы, готовясь поддержать фейерверк, задрала в небо тонкий хобот, все лавки и злачные места были увиты зеленью, у «Пентагона» выставлены бочки, а на канате, протянутом от арки до офиса управляющего, трепетало полотнище с изображением юбиляра. То был официальный портрет, знакомый Каргину: рыжеволосый цветущий джентльмен, еще не достигший пятидесяти, точь в точь, как в статье обозревателя Сайруса Бейли. Уже четыре дня он любовался на эту картинку и находил в ней только один недостаток – не хватало рамочки из сабель, мушкетов и мортир.