Дмитрий Черкасов - Парижский десант Посейдона

За двадцать минут Гладилин добрался до заурядной пятиэтажки-хрущевки. Она была изрисована кислотными грибами, исписана матерными словами. Дверь болталась на честном слове, Гладилин вошел в подъезд.

Тот тоже оказался совершенно загаженным. Перила шатались и представляли собой скорее опасность, нежели страховочное средство.

Капитан поднялся на третий этаж, остановился перед дверью, из обивки которой торчали клочья ваты.

Лишь бредовое воображение могло внушить мысль, что за этой уродливой дверью находится агент, напрямую связанный и непосредственно подчиняющийся доктору Валентино Баутце. (О последнем, впрочем, экс-капитан никогда ничего не слышал.)

Гладилин позвонил.

– Ну-с, Моисей Залманович, – следователь, представившийся Никитой Владимировичем, с театральным вдохновением потер руки, – разговор у нас с вами будет долгий и серьезный. Думаю, вы и сами об этом догадываетесь.

Нисенбаум смотрел на него искоса, склонив голову набок, как птица. Он ничего не ответил, ожидая продолжения.

В его памяти незамедлительно всплыл другой собеседник, по фамилии Жаворонок и в звании майора. Жаворонок и Никита Владимирович были похожи друг на друга, как две капли воды, хотя всякое внешнее сходство отсутствовало напрочь. Никита Владимирович не отличался аристократической утонченностью черт лица. Он был словно вытесан из бревна. Но это ничего не меняло. Неуловимое сходство, казалось бы, непохожих друг на друга чекистов давно сделалось притчей во языцех.

Нисенбаум-Красавчик привык к допросам такого рода настолько, что они оставляли его, в известной степени, равнодушным. Он рассматривал Никиту Владимировича как очередное докучливое насекомое.

Следователь это чувствовал и пребывал в раздражении, которое, впрочем, искусно скрывал.

– Я должен вас сразу предупредить, – заговорил Нисенбаум. – Я стар и болен. Если вы попытаетесь применить ко мне особые методы, у меня может не выдержать сердце. В том числе после введения «сыворотки правды». Предполагая в вас разумного человека, я даже не называю иные средства.

– Что за глупости? – изумился Никита Владимирович. – Где вы наслушались этих баек? Вы же умный человек. Никакой сыворотки правды в природе не существует. Вы начитались желтой прессы.

– Не пудрите мне мозги, – ответил Нисенбаум. Следователь вздохнул, раскрыл блокнот, снова закрыл, повертел авторучку. Значительно помолчал.

– Все-таки будет лучше, Моисей Залманович, если вы настроитесь на конструктивный лад, – мягко произнес он.

– Кому?

– Что – кому?

– Кому будет лучше?

– Вам, разумеется.

– Вот и угрозы начались, – Нисенбаум тоже вздохнул. – Нет, вы явно не дорожите моей персоной. И, следовательно, халтурно относитесь к выполнению ваших прямых обязанностей. Чего стоят хотя бы обстоятельства моего задержания! У меня мог случиться инфаркт. Может, он и случился.

– У вас нет инфаркта. Вас осмотрел врач и не нашел ничего страшного. Обычные возрастные изменения.

– Знаю я ваших врачей. Ничем не лучше тех, с которыми мне приходилось общаться в концлагере. И после.

Никита Владимирович легонько – в отличие от майора Жаворонка – прихлопнул ладонью по столу.

– Моисей Залманович, давайте прекратим все это. Хорошо, лучше будет не только вам. Лучше будет государству, в котором вы как-никак проживаете. Вы ведь не поставите мне в вину заботу о государстве?

Нисенбаум искренне расхохотался:

– Да когда ему бывало хуже, государству-то?

– Напрасно иронизируете. Вы ведь правоверный иудей?

– О, эту песню я уже когда-то слышал. Знакомо. И что с того?

– А то, что вы плохо усвоили историю своего народа. Евреев не любят за то, что они всегда действуют к собственной выгоде.

– Жизнь заставляет.

– Согласен. Но в то же время они извлекают эту выгоду через активную помощь стране, в которой живут. Вы практикуете что-то наподобие симбиоза, не сливаясь с коренным населением. От евреев всегда бывало много пользы. Им хорошо, когда хорошо среде их обитания. Вспомните Иосифа Прекрасного, вспомните Египет.

– Довольно неблагодарная страна. Бог вывел нас оттуда. И для Египта это кончилось плохо.

– Но в нашей стране он покамест вас держит.

– Ой ли? Израиль уже весь русскоязычный.

– В отличие от египтян, мы умеем быть благодарными.

Моисей Залманович скрестил на груди руки.

– Что-то я этого не заметил. Теперь не угрожаете, теперь подкупаете, да? Или это просто другая разновидность шантажа? Хорошо, оставим эти бессмысленные словопрения. Что вам от меня нужно?