Дмитрий Черкасов - Парижский десант Посейдона

– Ну-ну, – майор покачал головой.

Сережку трясло.

Вдруг глаза его, извергнув последнее пламя, закатились, и он грохнулся в обморок.

Соломон Красавчик держался увереннее.

Это удивило майора Жаворонка: ведь парень, как-никак, совершил убийство, хотя бы и ненавистного фрица. Майор уже знал, что именно Соломон нанес основные удары, добившие Иоахима Месснера. Непонятно, как он вообще поднял тот здоровенный брус после такой жизни.

Более того – уверенность Соломона граничила с наглостью.

Вдобавок он изъяснялся намного складнее и грамотнее, чем Остапенко, и это почему-то было неприятно Жаворонку. Не то чтобы майор был таким уж ярым антисемитом, да и партия еще не до конца созрела для антисемитского курса. Но Жаворонок нутром чувствовал чужого.

Чужого, которого ревнивый и капризный еврейский Бог поцеловал в темечко и наделил недюжинными умственными способностями, которых не то чтобы не было у соплеменников майора, но которыми отличались слишком многие представители «богоизбранного народа».

Жаворонок, конечно, не продумывал всех этих мыслей, он просто испытывал неприязнь пополам с любопытством.

– Как же ты немца уделал? – поинтересовался майор, глядя Красавчику прямо в глаза-маслины.

Тот пожал плечами:

– Вы знаете, бывают моменты, когда силы удесятеряются. Мы слишком натерпелись от этого паразита, и мне было очень легко его завалить.

Он говорил то же, что и Остапенко, но иными словами.

– К тому же мне помогал Сережка, – добавил Соломон.

Дружка вытягивает, накидывает ему очки.

Жаворонок вздохнул:

– Видишь ли, Соломон, у органов есть все основания подозревать, что вы расправились с Месснером не только из ненависти. Понятно, что он не вызывал у вас дружественных чувств. Но не только из-за этого.

– А из-за чего же еще?

Майор вздохнул еще горестнее:

– Есть подозрение, что вы убирали свидетеля. То есть поступили как обычные уголовники, хоть это и был наш общий враг.

Можно задаться вопросом: зачем понадобились Жаворонку все эти допросы с ловушками? К чему? Подростков готовили совершенно к другому, и майор это преотлично знал. То, чем он занимался, было полной бессмыслицей и при любом результате не отразилось бы на дальнейшем. Даже если бы он точно установил, что парни замешаны в профессиональном шпионаже. Но дьявол иррационален, и государственные машины подавления, им сооруженные, иррациональны тоже. Однажды запущенные, они уже не в состоянии остановиться – они могут только сломаться.

Жаворонок просто выполнял свою работу.

Привычную.

Он делал то, что делал всегда. Он был обязан это делать. В противном случае всегда нашлись бы негодяи, которые поспешили бы донести, обвинить его в утрате бдительности, в близорукости и вредительстве.

И еще он увлекся, будучи энтузиастом своего ремесла.

...Красавчик смотрел на майора с нескрываемым интересом:

– Свидетеля чего?

– Вашего секретного соглашения с гитлеровцами.

– О чем мы согласились? – Красавчик был искренне потрясен.

– Известно, о чем, тут к бабке ходить не нужно. Добровольное участие в опытах в обмен на вольницу. И прочие блага. Вид на жительство в Берлине и так далее... Мне кажется, что это могло прозвучать весьма соблазнительно.

Соломон позволил себе развести руками:

– Это бред, товарищ майор.

«Вот сученыш».

Можно было отречься от статуса товарища и потребовать называть себя гражданином, но это отродье еще не перешло в категорию обвиняемых. Да и не перейдет – во всяком случае, в обозримом будущем.

– Бред, говоришь? А вот дружок твой поет другое...

– Сережка?!

– Сережка.

– Даже если и так, он, должно быть, помешался. Странно даже, что только сейчас, он уже давно был на пределе.

Жаворонок полез было за папиросами, но передумал.

– Почему ты живой? – неожиданно спросил он.

– Понятия не имею. Другие умерли. Мы с Сережкой крепче оказались. Что нас – судить за это?

– Не о Сережке речь. Почему ты живой?

– Я и говорю – крепкий, наверное.

– Ты не понимаешь. Ты ведь еврей?

– Еврей.

– Тогда почему ты живой?

Соломон Красавчик молча смотрел на особиста. Все как-то разделилось и сделалось автономным: он сам по себе, майор сам по себе, и лодка сама по себе – плывет, незнамо куда. И воздух сам по себе. И голова, и сердце, и руки-ноги. Соломон парил в вакууме, поддерживаемый лишь божественным промыслом.

– Я не знаю.