Дмитрий Черкасов - «Сирены» атакуют

Одетый в драные джинсы и клетчатую рубаху, завязанную на животе узлом, с перехваченными тесьмой волосами, Магеллан вызвал Зосиму якобы для консультаций по поводу работ.

Монах, убитый горем, стоял перед спецназовцем и смотрел в землю.

– Послушайте, Зосима, – мягко говорил Магеллан, то и дело дотрагиваясь до плеча монаха: в нейролингвистическом программировании это называется «постановкой якорей». Якоря позволяют лучше усвоить сказанное, они закрепляют незримую связь между собеседниками. – Вы ведь хотите, чтобы убийца был наказан? Справедливость не есть для вас нечто предосудительное?

Зосима с шумом втянул в себя воздух. Он был отчаянно похож на нахохлившегося воробья.

– Бог накажет, – сказал он твердо.

– Это обязательно, – согласился Магеллан. – Но чьими руками? Бог действует через людей.

– Не только Бог...

– Мы будем устраивать диспут? Дорогой Зосима, у нас нет на это времени. Я заранее прошу у вас прощения за вынужденную откровенность.

– Чем же плоха откровенность?

– Тем, что меньше знаешь – крепче спишь. Мы ставим вас под удар.

– Этого я не боюсь. Вы ведь никакие не реставраторы, правильно?

– Это так заметно? – нахмурился Магеллан.

– Для обывателя – нет. Но я другое дело, у меня глаз наметан.

– Если так, то вы, небось, на нас и подумали... что это мы сами и постарались, с Артемием...

– К чему скрывать? – пожал плечами Зосима. – Я не сыщик. Почему бы и нет?

– Не только вы так подумали, – усмехнулся Магеллан. – Сыщик тоже нарезает вокруг нас круги. А мы помалкиваем, потому что сами в некотором роде сыщики. Мы – спецгруппа, прибывшая с поручением обеспечить безопасность работ по подъему крейсера и, возможно, предотвратить диверсию.

– Госбезопасность? – Монах обреченно вздохнул.

– Считайте, что так. Госбезопасность бывает разная. Одна сажает диссидентов в психушки, а другая обезвреживает бандитов.

– По мне все едино, – махнул рукой Зосима. – Но теперь, открывшись, вы не оставили мне выбора, так?

– Получается, что так, – кивнул Магеллан.

– Тогда излагайте поскорее, чего от меня хотите.

– Ничего особенного. Того же, чем занимался Артемий, – информации.

– Артемий тоже был из ваших?

– Угадали.

– Чего там гадать... Все это поняли очень быстро.

– Все? – быстро переспросил Магеллан.

– Конечно. Притворщика сразу видно.

– А что ж вы так убиваетесь по притворщику, Зосима?

– Человек же был. Мы не видели от него зла.

– Однако поглядывали на него волком...

– Грешен. Я предугадывал беды. Он лукавил, а лукавство поощрить невозможно.

– Он лукавил во благо.

– Все зло творится во благо...

Магеллан смотрел на инока со смешанными чувствами. Зосима выглядел странником, застрявшим на распутье. Бог говорил с ним противоречиво, сострадание соседствовало с неодобрением, скорбь с гневом, недоверие с желанием оказать помощь. Очень ненадежная фигура. Симпатичная чисто в человеческом смысле – пожалуй что да, но полагаться на него опрометчиво. К несчастью, другого выхода Магеллан – как и Посейдон – не видел. Теперь, после сказанного, уже поздно шерстить остальную братию.

Тон его сделался жестче.

– Наблюдайте за приезжими. Сообщайте нам о любой непонятной мелочи, даже если она покажется незначительной. И на этом ваши функции заканчиваются. Никто не ждет от вас профессионального шпионажа и стрельбы по движущимся мишеням. Вообще не стойте под стрелой.

Монах помолчал.

– Я должен получить благословение от игумена, – произнес он не менее жестко. – Дело весьма серьезное.

– Очень не советую этого делать.

– Но настоятель знает, кто вы такие.

– Знает. Но он не знает о вас.

– Вы и его подозреваете? – зло спросил Зосима.

– Оставьте подозрения нам. – Магеллан в очередной раз дотронулся до его рясы. – Никто не требует от вас обета молчания. Никто не записывает вас в кадровые сексоты. Вы все расскажете вашему игумену, но очень прошу вас сделать это после нашего отъезда. Чем меньше людей будет знать о содержании нашей деятельности, тем лучше. Вы в любом случае сможете покаяться – неужто Бог не простит вам?

Магеллан умолчал о том, что если придет соответствующий приказ, то беднягу Зосиму придется ликвидировать как посвященного – как бы ни противилось этому все существо спецназовца.

– У каждой работы своя специфика, – добавил он убедительно. – Ваша требует молитв, созерцаний, медитаций... не знаю еще, чего. Вас благословляют на пост, наставляют, и это обычная практика. Она не кажется вам бессмысленным ритуалом. А наша работа тоже имеет особенности, и смысла в них не меньше, чем в ваших кадильницах... Давайте будем уважать друг друга.