Михаил Климман - Разрешение на жизнь

– Пожалуйста. Если вам понравилось – приходите еще.

Дорин опять уселся за руль:

– Жень, скажи мне вот что: ты знаешь, кому и зачем нужны эти шахматы?

– Не понимаю вопроса.

– Ну они не много стоят, не может быть, чтобы только из-за них такой кавардак произошел. Они просто подведут к чему-то еще… Ты знаешь к чему?

– Нет, – чистосердечно признался Гуру.

– А Ковалько что говорит?

– А он тоже ничего не знает.

– То есть он – исполнитель, а не заказчик, – насторожился Андрей, – я правильно понял?

– Похоже на то, – нехотя согласился Гуру. – На нем вся кровь в этом деле. – Похоже, Женя решил показать кое-что из своих козырей. – Он и длинную эту вашу пытался мочкануть. И Найт на его совести.

– Так его же там не было, в Шереметьево, – с сомнением протянул Дорин.

– Его не было, зато его люди были. За одни и те же фуфельные шахматы и Настю вашу чуть не грохнули, и Найта положили.

– Ладно, Бог с этим со всем. Что он про заказчика сказал?

– Ничего. – Женя отрицательно покачал головой.

– Так давай спросим.

– Не у кого спрашивать. Сбежал Ковалько. Я его к батарее приковал, так он ее из стены выдернул и сбежал.

4 апреля, вторник

– Ты не можешь мне объяснить, – спросил Андрей, наливая себе кофе, – почему в России, когда хотят привлечь внимание человека, с которым общаются, говорят «Слушай», а в Америке – «Look», то есть «Посмотри»?

– Потому, наверное, что мы больше мир воспринимаем на слух, а американцы – глазами…

Лена сидела за столом, с почти нескрываемой ненавистью глядя на свою тарелку с рисовой кашей и отварной говядиной. Вера Васильевна хлопотала у плиты. Она постепенно становилась не столько Сонечкиной няней, сколько домработницей, а если еще точнее – тем, кого на Западе называют хаус-майором – человеком, ведущим все домашние дела.

– Не хочешь кашки? – ядовито осведомилась Андреевская. – Вкусная и очень-очень полезная.

Дорин, не говоря ни слова, подвинул к себе тарелку жены, а ей передвинул свою с жареной картошкой и бифштексом.

– Только я вот кормить за тебя не смогу, – виновато сказал он, кладя себе в рот ложку абсолютно безвкусной каши.

– Может, действительно, плюнуть на все, – Лена жадно принюхивалась к дивным запахам, исходящим из тарелки перед ней, – и позволить себе, невзирая ни на какие рекомендации.

– А позволь, – неожиданно отозвалась от плиты старушка, – мы вот никаких этих рекомендаций не знали, а дети поздоровее нынешних были.

– Ну вы же знаете, Вера Васильевна, врачи говорят, что нельзя соли, перца, уксуса, приправ никаких, потому что у Сонечки может быть аллергия.

– Так, милка моя, если ты ложку перца съешь, и у тебя аллергия будет. А так, бумагу-то жевать вместо еды, ты ведь скоро и есть бросишь, а там и дочь кормить нечем будет.

– То есть думаете, можно рискнуть? – спросила Лена, с надеждой глядя на «хаус-майора».

– В картошке вообще ничего, кроме соли да масла нет, а в котлеты я немного перца положила. Я тебе вот что скажу, если вы так о ребенке заботиться будете, вы его просто погубите. А девочка-то у вас какая хорошая.

– Как это «погубите»? – удивился Дорин, с интересом наблюдая, как Лена уписывает за обе щеки запретные плоды.

– Ребенок, он ведь что, – Вера Васильевна отошла от плиты, уселась на табуретку, спрятав руки под фартук, – он ведь мягкий пока совсем, у него еще ничего не затвердело, ни косточки, ни мозги там всякие. Что ты сейчас в него положишь, то и вырастет.

– А как же врачи? Они же знают свое дело? – не унимался Дорин.

– А врачи, они что, они взяли сто детей, линейкой померили и вывели, сколько в нем росту должно быть. А теперь, значит, если длиннее – обрезать его, что ли? Ребенок, он ведь живой, и не как солдат, чтобы ему командовать, куда идти. Он, даже если захочет, все равно тебя не поймет. С ним как с человеком надо, он тебе так, а ты ему вот этак, только к краю не подпускать.

– Не понял?

– Ну ты же все-таки взрослый, большой, ты знаешь, что если со стола упасть, разбиться можно, а он не знает пока. Так ты его и не пускай к краю-то.

– А у вас, Вера Васильевна, сколько детей? – Глаза Лены, как у кота после миски сметаны, излучали довольство.

– Трое. И внуков пятеро. – Она вышла из кухни.

– Где ты ее взяла такую? – спросил Андрей. – Просто Ушинский в юбке.

– Мне няня в роддоме посоветовала. Вера Васильевна там подрабатывала пару лет назад, а сейчас ушла, но деньги нужны. Ты решил, что будешь делать с библиотекой Лабунца?