Михаил Нестеров - Оружие уравняет всех

Эти трое походили на спецназовцев. Номер первый, воспользовавшись незавидным положением Каталина, набросил ему на голову мешок и туго стянул концы. Второй заломил ему руки за спину, а номер три стянул их капроновым хомутом.

Все. Каталу спеленали, как муху. Он не мог сопротивляться. Каждой клеткой почувствовал, каково барану, над которым завис жертвенный нож.

Его распластали на полу. Его бешеный пульс ощущали две пары крепких рук. Но ни одного стона не вырвалось из его груди. Он снова забился, когда по приказу жрицы ее помощник стал двигать кровать в центр комнаты. Он задыхался в мешке, его убивали образы: кровать превратилась в гроб, скрипящий по половицам, а в гробу Мамбо с раскроенным черепом, готовая уступить место ему, человеку, который до мелочей изучил морщинистое лицо смерти.

Он не видел. Но все слышал. Вот на пол полетел один матрас, потом второй. Тяжелые, зараза, одно мученье с ними. Вот их затолкали в дальний угол комнаты. Теперь кровать превратилась в настоящее ложе, одр, на который Каталу, как тряпичную куклу, бросили два здоровенных негра. Руки ему оставили связанными, а вот мешок с головы сдернули. При ярком свете лампы он отчетливо разглядел лицо негритянки… и не заметил на нем ни одной морщинки. Почему? А… Глюки.

– Меж светом и тьмой останься собой, – раздельно произнесла она низким грудным голосом, приступая к обряду.

На груди Каталы жрецы разорвали рубашку. Острый нож перерезал ремень. Когда его ноги оказались в железных лапах третьего, он полностью перешел во власть жрицы.

В нос ударил резкий запах; он усилился, когда жрица, обмакнув куриную лапу в зловонную жижу, провела ею, как кистью, от шеи до паха жертвы. И еще одно движенье – от одного плеча до другого. Она начертала на его теле крест. И еще раз обозначила его, надавливая на лапу, когти которой оставили на теле Каталы глубокие ссадины.

Он смотрел на жрицу, на появившийся флакон в ее руках. Знакомый флакон, с серым порошком внутри. Язык резал один-единственный вопрос, повторяющийся бесконечно: «Что там? Что там?» Он знал ответ. Потому что однажды слышал его. И отвечала ему женщина, удивительным образом похожая на эту.

«Из чего состоит твой порошок?»

«Из печени рыбы-смерти…»

«Которая содержит тетродотоксин. И этот компонент состоит на первом месте для создания зомби».

«Из жабы-аги и жалящего червя…»

«Эта тварь ядовита на всех жизненных стадиях».

«Датура…»

«Дурман. Вызывает галлюцинации. Хорошая витаминная добавка к ядам рыбы-смерти и покусанной червем жабы».

Но ведь Жевун остался жив!

Но он сумел воспользоваться личным противоядием жрицы.

И снова он забился в руках жрецов-мужчин, когда первая порция ядовитого порошка потекла ему на грудь.

Жрица смешала кровь и порошок на его груди другой куриной лапой, и полученная смесь закипела, как перекись в ране. Катала на коже чувствовал, как гремучая смесь проникает в него через каждую раскрывшуюся пору. И он смотрел на страшное месиво с таким напряжением, что его глаза были готовы вылезти из орбит.

Потом он вдруг резко расслабился – только сердце работало на износ, и дыхание вырывалось из его груди с прежней частотой.

– Давай, сука, давай, убивай меня! – выкрикнул он с новой силой и тщетно напрягая мышцы. Нет, он не ждал, что жрецы тоже ослабят хватку. Разум уступал место инстинкту. Он походил на бесноватого, которого злой дух держал на коротком поводке и отпускал, когда самому нужно было перевести дух.

Катала не знал точно, жжет ли ему грудь ядовитая смесь или сжигает его огонь, разгоревшийся внутри.

«Вторая бутылка… Вторая бутылка…» – вертелось у него в голове до тех пор, пока она не осознал: он смотрит и видит в руках жрицы вторую бутылку. Что в ней? Противоядие? А может, в ней заключена чья-то душа?

Один из жрецов сильно надавил ему пальцами на щеки, так сильно, что его пальцы стали распорками, и Катала уже не мог открыть рот, разве что беспомощно двигать губами. Раздался звук, который невозможно перепутать с любым другим: так вылетает пробка из бутылки, поддетая пальцем. Несколько мгновений, и на своих горячих губах Катала ощутил холодное горлышко бутылки. Еще мгновение, и рецепторы познакомили его с новым вкусом. Он хотел было выплюнуть влагу, попавшую в рот, но жрец неожиданно отпустил пальцы от его щек и жидкость беспрепятственно хлынула в горло.

Что? Что это за фигня? Зачем она мне? Кого из меня делают, кадавра?

В голове Каталы помутилось. Он умирал. Увидел четкую границу, грань между этим миром, который терял, и тем, куда он стремительно проваливался. Он отчетливо понял, что именно он теряет – себя. Он терял свою память. Хранилище своих снов, вместилище образов своих родных, близких, врагов, друзей. Он терял все. Не сразу. Он будто шел по дороге в никуда, а из прохудившегося мешка за его спиной падали на землю его воспоминания. Падали и пропадали. Земля поглощала их с жадностью, как капли долгожданного дождя. И нет сил обернуться и посмотреть назад. Есть слезы, которые текут по щекам. Но есть надежда, что упавшие на землю вспоминания дадут всходы. Не ему собирать урожай, но кто-то обязательно соберет его. Помянет…