Сергей Самаров - Огненный перевал

Оставшиеся солдаты и конвойный только пошевелились, силы свои, что ли, испытывая, но не встали. Рваные раны, я уже знал по своему опыту, болят сильнее огнестрельных. А если еще и кости повреждены, то боль бывает близка к шоковой. У меня много лет назад, еще в курсантские годы, была такая рана, хотя и не боевая. Катаясь на велосипеде в лесу, нарвался боком на сук дерева. Не только бок порвал, но и ребро сломал. Долго потом дышать было больно.

С помощниками я определился.

– Ксения! – позвал я, не оборачиваясь.

И услышал, как она молча подошла.

– Твоя задача: проведи ревизию всех медикаментов и перевязочного материала. У кого что осталось…

– Проверю… – согласилась Ксения.

Она вообще-то знала, когда следует забыть про свою боль и работать. Особенно если цель перед собой видела. А сейчас она цель видела – что-то совершить под моим командованием, чтобы это, во-первых, отразилось на наших отношениях, во-вторых, могло бы дать толчок к высокой оценке моих действий со стороны командования. Она еще не верила и не осознавала до конца, что ее мои служебные дела уже могут не касаться. Много раз уже наша совместная жизнь была, казалось, полностью разрушена, но все восстанавливалось. Она надеется, что восстановится и сейчас. Но я-то знаю, что не восстановятся…

– «Аптечку» в вертолете оставили, ротозеи…

– В «аптечке» ничего не осталось, – заметил младший сержант Ярков.

– Таблетки. Кетонал, например… Еще с десяток таблеток. Возьми в общую базу, – подал я пузырек с оставшимися таблетками Ксении. – Они хорошо от боли помогают. Действуй! Рабочая команда: за мной!

Тропа по склону проходила как раз по оконечности нашего компактного лагеря-лазарета. И с любой стороны можно было ждать опасности. Но с верхним по ущелью направлением было все ясно, там была основная опасность от боевиков из полевого лагеря, но там же были и основные наши силы сосредоточены во главе со старшим лейтенантом Воронцовым. И если бы эти силы пропустили противника – а пропустить его они могут только в том случае, если они сами погибнут, – то и нам было бы надеяться не на что. Но здесь ситуация была относительно ясна. А вот что творится в нижней части – я не знал. И потому первый бруствер решил возводить прямо поперек тропы именно там, со стороны, в которую удалились отец Валентин и лейтенант Соболенко.

Про свои содранные ладони я уже забыл полностью. Не до того как-то было. И перевязанными руками работать можно было вполне. Я подносил наиболее крупные и удобные с моей точки зрения камни для возведения кладки; один из солдат, у которого вся голова была в крови, носил камни поменьше, а второй, сидя на уже уложенных камнях, укладывал другие, придавливая их как можно плотнее и даже просыпая щели собранной здесь же каменистой землей, и эту землю рукояткой ножа, а в самых тонких местах и лезвием утрамбовывая, чтобы камни не шатались. Стена получалась плотная. При толщине сантиметров в шестьдесят-семьдесят она имела высоту в полметра, а ближе к краю тропы и восьмидесяти сантиметров достигала. И даже амбразуры мы камнями выложили.

Я моментально взмок от такой работы, но, к счастью, мелкий и частый, тугими струями идущий дождь полил и слегка охладил тело. На прилипшую одежду я внимания старался не обращать, а когда внимание на что-то не обращаешь, это не мешает.

Хорошо, что мы со старшим лейтенантом Воронцовым выбросили из вертолета полотна брезента, которым укрывали грузы. Иначе нашим раненым пришлось бы под дождем мокнуть. Это не всегда приятно. Мне в работе это приятно. А им приятно не должно быть.

Единственное, что мне мешало, – возвратившаяся боль в голове. Каждый наклон за камнем давался с трудом, и в голове начинал гудеть большой набатный колокол. И после того как я ставил камень рядом со стеной или на стену бруствера, мне приходилось останавливаться и с силой сдавливать голову больными ладонями. Ладони были грязные, бинты изорвались, и лицо у меня тоже, наверное, было грязное, потому что я ловил взгляды солдат, и во взглядах этих была не улыбка, а маленькая искорка смешинки. Я сначала даже рассердиться хотел. Как-то не принято в армии солдатам смеяться над офицером. Но потом представил, как психанула бы Ксения, если бы заметила, что солдатам смешно на меня смотреть, и сам улыбнулся:

– Сильно чумазый?

– Есть маленько… – ответил солдат с окровавленной головой.

На этом инцидент был исчерпан. Вот бы так все инциденты исчерпывались…