Виталий Гладкий - Ликвидатор

Пламя взрыва раздробило в пыль голубой лед бескрайнего неба и вышвырнуло меня в бездну. Воздушные вихри беспощадно стегали мое тело, навстречу с ужасающей быстротой летела земля, ощетинившаяся горными пиками со снежными шапками.

Безумие пожирало мозг, и я кричал от смертного ужаса, не умолкая ни на миг. Казалось, что от моих воплей должны сотрясаться небеса, но в ушах моих стоял лишь вой ветра.

…Несомненно, я был мертв.

Я лежал, укутанный белым холодным саваном, и удивительное спокойствие вливалось в истерзанную душу, все еще упрямо цепляющуюся за бесчувственное тело.

Голова была совершенно пуста, широко открытые глаза постепенно покрывались медленно мутнеющей ледяной коркой.

Нет, я и впрямь был мертв…

…Видения. Видения и чьи-то голоса.

Их рождал давящий туман; он коварно заползал в опустошенную голову, принимая фантастические очертания.

Призраки роились, как мухи, и в их огромных фасеточных глазах светились неумолимая свирепость и кровожадность.

Так продолжалось довольно долго, пока наконец из неясных теней не сформировалось огромное чудище с длинным, отвратительным на вид чешуйчатым хоботком, который тут же вонзился в то, что еще недавно было моим телом.

И родилась всепоглощающая боль.

И это было последнее, что я запомнил, прежде чем опять провалиться во мрак…

…Мелодия. Тягучая, бесконечная, слепленная из двух-трех нот, она раздражающе упрямо пыталась разомкнуть мои веки, казалось сделанные из камня.

Не знаю почему, но я сопротивлялся этому назойливому вторжению в мое благостное состояние полной отрешенности, как только мог.

Перед моим внутренним взором стелилась сотканная из голубого неземного сияния дорога; она звала, манила, и я рвался ступить на нее с неистовством сумасшедшего.

Но мелодия словно захлестнула меня и со всевозрастающей силой тащила назад – туда, где меня ждали иссушающий зной и тупая, ноющая боль.

Раздражение вперемешку с ненавистью к неведомому музыканту наконец настолько переполнили чашу терпения, что я заскрипел зубами от ярости и с трудом разлепил веки, чтобы наконец увидеть источник моих терзаний и послать его куда подальше.

Однако вместо слов смог только застонать, а глаза увидели лишь бездонную голубизну неба.

И вдруг пришла жажда.

Она впилась тысячами крохотных иголок в глотку, язык, потрескавшиеся губы, заползла жалящим червем в кровь, забурлившую в жилах; постепенно загустевая, кровь превращалась в горячую патоку, обжигающую сердце.

– Пить… Дайте мне пить… Воды… умоляю…

Мой голос напоминал шипение проколотой велосипедной шины и тем не менее был услышан.

Небо над головой исчезло, и вместо него появилась страшная маска, разрисованная в красные, белые и черные цвета.

Прорези для глаз горели дьявольским огнем – впрочем, это могло показаться мне с испугу, – а в ощерившейся клыкастой пасти торчала тонкая белая кость какого-то животного с несколькими круглыми отверстиями.

Видимо, это и была изрядно поднадоевшая мне флейта.

Кошмар наяву длился не долго: маска исчезла, чьи-то мягкие заботливые руки приподняли мою голову, и в рот полилась вожделенная жидкость… но, черт меня дери, это была не вода!

Что-то горячее и невероятно гнусное на вкус и запах хлынуло в горло, добралось до желудка, вызвав мгновенный рвотный спазм, тут же утопленный в новых порциях отвратительного коктейля.

Я задыхался, пытался закрыть рот, выплюнуть мерзкое питье, но те же самые заботливые руки вдруг приобрели силу стального капкана, и мои открытые челюсти стали непослушными, превратившись в воронку, куда все лилась и лилась испепеляющая нутро смесь.

Неожиданно мне все стало безразличным, я перестал сопротивляться, закрыл глаза… и провалился в глубокий сон.

Бум-м-м… бум-м-м… бум-м-м…

Терпеть не могу, когда мне мешают спать!

От негодования я зло выругался и открыл глаза, чтобы высказать нарушителю спокойствия все, что о нем думаю.

Но взгляд мой уперся в чернильную темень.

А барабан гремел, не переставая, лишь убыстряя темп. Казалось, что сама тьма рождала басовитые, раздражающе размеренные звуки.

Они обрушивались на меня со всех сторон, заставляя сильнее биться сердце и вызывая невольный страх.

Где я!?

Что со мной!?

Живой я или мертвый!?

А если умер, то почему в теле угнездилась боль, но не умиротворенная отрешенность плывущей в эфире души?