Виталий Гладкий - Наследство из преисподней

Самым большим зверем у нас считался кабан-секач. В смысле того, что он мог запросто завалить и порвать человека, если тот нечаянно наткнется на стадо диких свиней.

Водились в лесах и лоси, и олени, и волки, и еще какая-то другая живность, но даже бывалые охотники, большие любители приукрасить свои охотничьи подвиги, о медведях и не заикались.

Существовала лишь давняя легенда, еще со времен походов Богдана Хмельницкого, казачьего гетмана Украины, который колошматил польских панов. Тогда наши места и вовсе были дикими, и в них селились пришлые людишки, вечные скитальцы, так называемые бродники, которые по тем или иным причинам старались держаться подальше от общества.

Один из них, по прозвищу или фамилии Медведь, как раз и жил в тех местах, куда мы ехали. Его имя вошло в местные исторические анналы с того момента, когда он показал полковнику Максиму Кривоносу тайную тропу через леса, благодаря чему его казачий полк вышел в тыл польским рейтарам и нанес им сокрушительное поражение.

Что касается брода как такового, то речушку, где нынче жил новый отшельник, и тогда, и сейчас могла курица перейти, не замочив перья.

И все же мы ехали долго, хотя мне казалось, что расстояние до Медвежьего брода невелико. Виною этому были проселочные дороги, которые петляли, как им вздумается. Я ехал и размышлял, что если пройдет сильный дождь, то мы отсюда не выберемся и за двое суток.

От этой неприятной мысли мне становилось не по себе, и я пытался ехать с максимально возможной скоростью, чтобы успеть обернуться до темноты.

Но человек предполагает, а Бог располагает. Когда мы, наконец, добрались до места, солнце уже перешло полуденную черту и начало стремительно, как мне показалось, катиться к закату.

То, что я увидел на берегу речушки, поразило меня до глубины души. Там стояла самая настоящая крепость – высокая (в полтора человеческих роста) изгородь была сооружена из толстых кольев, заостренных вверху, а дом-башню в три этажа сложили из толстых окоренных бревен.

Дом венчала колокольня с куполом, окрашенным в зеленый цвет. Но креста на нем не было. В общем, строение здорово смахивало на старообрядческий скит, совершенно не характерный для Украины.

Судя по накатанной колее, которая упиралась прямо в массивные дубовые ворота, Зяма (а возможно, и не только он) бывал здесь часто. Они были закрыты, но когда я заглушил мотор, за изгородью раздался басовитый собачий лай.

Значит, "скит" обитаем…

Я подошел к воротам поближе и только тогда заметил толстое железное кольцо-молоток, которым следовало бить по врезанной в дерево металлической пластине, чтобы привлечь к себе внимание.

Немного поколебавшись, – может, лучше покричать? – я все-таки взялся за кольцо и несколько раз ударил им по пластине. Звук, раздавшийся в ответ, заставил меня подпрыгнуть на месте – где-то неподалеку, как мне показалось, почти над головой, бухнул самый настоящий колокол. Ни фига себе!

Теперь я не сомневался в том, что хозяин меня услышит. Басовитый голос колокола подымет и мертвого.

Наверное, при ударе замыкались контакты и срабатывала какая-то система, приводившая в движение колокол на колокольне.

Собачий лай усилился. Я насчитал как минимум три собачьи глотки и немного обеспокоился. Если на нас спустят эту свору, то нам с Илоной хана.

Тем более, что за изгородью, судя по басовитости лая, находились отнюдь не дворняги, мелкие шавки, а самые настоящие звери, здоровенные псы – уж не знаю, какой породы, но только не добродушные охотничьи лайки.

Наконец раздался хрипловатый мужской голос и лай прекратился. Похоже, псы были еще и обученными.

Что ж, поглядим на хозяина, благо я уже слышал его шаркающие шаги. Никак, старикашка?

– Кто там? – спросил хозяин лесной обители.

– Мое имя вам ничего не скажет, – ответил я после некоторой заминки; и поспешил добавить: – Я друг…

Зенона.

Блин! Я едва не назвал Мошкина Зямой. Мало того, я еще и соврал, назвав Чиблошкина другом. Чего не сделаешь ради достижения поставленной перед собой цели…

Калитка в воротах бесшумно отворилась, и я увидел настоящего лесовика – невысокого коренастого мужика (деда? нет, он не был совсем стар), лицо которого сплошь покрывала густая неухоженная поросль. Ну прямо тебе древний человек, питекантроп. Он даже немного сутулился.

Но его узкие, близко поставленные глаза светились умом, закачанным в человеческие мозги шприцем двадцатого века. Мало того, в их глубине проглядывало что-то уж больно знакомое – будто оттуда за мной наблюдал совсем другой человек. Где я его видел?