Сергей Соболев - Охота на волков

Почему они тогда ее не расстреляли? Почему передумали в самый последний момент? Наверное, об этом только их Аллах ведает.

Иван… Именно этот мальчик, имени которого, настоящего имени, она тогда не знала, вызволил Дольникову из конуры, куда ее определили чеченцы. И почему-то сразу стал ходить за ней хвостиком, везде и повсюду. Прикипел он к ней, а почему – она не сразу смогла понять. В одном из подвалов Анна натолкнулась на местных – это были преимущественно русские, пожилые женщины и еще беззубый старик. Одна из старушек признала мальца. Они оказались соседями, жили в одном доме. Оказывается, мать и старшая сестренка мальчика погибли еще в прошлую войну, а других родственников у него здесь вроде бы не было. Парнишка бродяжничал, так ни к кому и не прибился. Фамилию его родителей старушка так и не вспомнила. Имя? «Кажется, его Иваном кличут…»

Почти две недели они бродили по превращенному в жуткие руины городу, что-то искали. Наконец Дольникова осознала простую истину: они ведь уже нашли друг друга!

Тогда она прижала к себе мальчишку и, глотая слезы, сказала:

– Я так рада, так счастлива… А знаешь, почему? Потому что я тебя наконец-то нашла, Иван. И еще потому, что я твоя мама…

Бушмин понял, что ненароком преступил черту. Разбередил чужие раны. Хотел он этого или нет, но он сделал Дольниковой больно.

Бушмин хотел уж было исправить положение, незаметно перевести разговор на другое, но тут Анна вдруг обратилась к нему с довольно странной просьбой:

– Андрей, переместитесь как можно ближе ко мне. Еще ближе… Насколько хватит длины поводка.

Бушмин, хотя и удивился такой просьбе, все же подчинился. Еще больше он удивился, когда обнаружил, что Дольникова стала зачем-то расстегивать брюки. Вжикнув «молнией», она приспустила их, так что почти целиком стал виден лобок с треугольником светлых коротких волосков.

– Дайте вашу руку, Андрей.

Пальцы у Дольниковой были ледяными. Она потянулась всем телом ему навстречу, затем положила ладонь Бушмина себе на живот, пониже пупка. Кожа у нее тоже была холодной, как отполированная поверхность мраморной плиты.

Зато шрам, этот след, сохранившийся после кесарева сечения, оказался нестерпимо горячим, так что Андрей едва удержался, чтобы не отдернуть руку.

Он уже знал кое-что о Дольниковой. Да и сам не первый день на свете живет. Поэтому сразу же понял: то, к чему он сейчас прикасается, – это нечто большее, чем просто след от хирургического скальпеля.

Неизвестно почему, но ему вдруг вспомнилась акция в Джохаре, когда он с затаенным страхом наблюдал за черной чеченской массой, а потом вдруг увидел адскую воронку – ее круговращение подпитывалось дьявольской энергетикой жертвоприношений и набирающим обороты чертовым колесом жуткого танца «зикр». Андрей вспомнил, как трудно ему было сбросить оцепенение и вновь ощутить себя нормальным, в сущности, человеком, пусть далеким от совершенства, но все же божьим созданием.

В ту ночь он увидел один полюс зла.

Но кроме нохчей, которых Кондор давно не числил среди людей, есть и другие нелюди. До недавних пор они во множестве занимали просторные кабинеты в Кремле, в Белом доме и других государственных учреждениях. Они были – и есть – в силовых структурах, занимают зачастую оч-чень высокие посты. Министры и генералы, банкиры и телемагнаты, председатели думских фракций и нефтегазовые бароны, сотни паханов и шишек рангом поменьше… Немало, конечно, и среди элиты нормальных и порядочных людей. Но все же процент корыстолюбцев и христопродавцев среди них неимоверно высок.

Вольно или невольно, но они делают все для того, чтобы в России рождалось как можно меньше детей. Они злы и порочны даже каждый по отдельности, а вместе представляют собой страшное по своей разрушительной мощи зло, его второй инфернальный полюс. А между двумя полюсами – тысячи и миллионы страдающих, зачастую и умирающих людей.

Вот об этом, «втором» полюсе Бушмин и размышлял в те показавшиеся ему вечностью мгновения, когда его пальцы касались шрама на теле Дольниковой.

– Иван для меня теперь родной человек, – сказала Анна минуту спустя. – Так надо, Андрей… А больше мне нечего сказать.

Не прошло и четверти часа, как пожаловали «маски». Пленников по очереди сводили в душевую кабинку, всех четверых. Затем накормили напоследок, переодели в нормальные гражданские шмотки, загрузили в фургон и уже с наступлением ночи куда-то повезли.