Чингиз Абдуллаев - Исповедь Сатурна

— А тебя, Славик, в честь кого назвали? — спрашиваю я у второго бандита.

Он неожиданно хищно улыбается. Нехорошая у него улыбка, злая, оскал зверский. Я таких хорошо знаю. Благообразная внешность комсомольского активиста, прилизанные светлые волосы, круглые глаза, ровные черты лица. У этого даже веснушки есть. А в глаза посмотришь — и содрогнуться можно. Хищник. Самый настоящий волк. И ничего с этим не сделаешь. Он родился таким.

— А меня мамаша в колонии родила, — весело сообщил Славик. — Я вообще в зоне вырос. До пяти лет только небо в клеточку видел. Да и потом много раз эту баланду хлебал.

— А где сейчас твоя мать?

— Ты это знать хочешь? — метнул в меня бешеный взгляд Славик. — Я тебе скажу. Думаешь, что нас можно на жалость взять. Ты это брось. Я про тебя еще в Питере слышал, Левша. Ты ведь зверь опытный. За тобой столько крови, что умываться можно, ручьем потечет, если вместе собрать. Не ангел ты, Левша, и никогда им не был. Поэтому ты на доверие не бери и к нам в душу не лезь. Мы должны за тобой следить, чтобы ты не сбежал. И еще мы должны докладывать о всех твоих передвижениях. Само собой, мы тебя и охранять будем, если кто, к примеру, тебе в морду дать захочет. Трудно тебе с одной рукой будет справиться, хотя машину ведешь неплохо. И вообще, давай договоримся: каждый свою работу делает. Мы свою, а ты свою. Не знаю, зачем ты нужен Барлоу, но догадываюсь, что опять тебе новый «заказ» светит. Значит, скоро разбогатеешь. Ты и так у нас человек не бедный, три тачки, дом такой, самолетик имеешь. Небось от трудов праведных?

Я прикусил губу. Еще недавно я считал, что главный в этой паре — Макар, но теперь понял, что ошибался. Этот молодой стервец не только главный в паре. Он из породы тех безумных отморозков, которые не остановятся ни перед чем. Наверное, поэтому Барлоу и набрал таких. Трошин, Оглобля, вот этот Славик с безумным выражением глаз и таким обычным веснушчатым лицом. Такие опаснее всего. Он будет резать тебя и смеяться в лицо. У них нет жалости, они не способны почувствовать чужую боль. А про совесть они вообще никогда не слышали и считают ее выдумкой сотрудников милиции.

Больше мы не разговаривали. Я повернул джип на тропу, и мы поехали еще медленнее. Когда мы свернули, Славик достал телефон и набрал номер Барлоу.

— Мы повернули на болота, — сообщил он по-русски. — Да, мы сидим в его машине и вместе едем к нему в гости.

Он убрал телефон и тихо засмеялся. Смех у него был нехороший, словно стекло рассыпалось на мелкие осколки.

— Барлоу советует нам поскорее возвращаться. Говорит, что боится за нас. Чтобы мы на ночь глядя не заблудились в лесу. Как «красные шапочки».

Я смотрю на него в зеркало заднего обзора и думаю, как глупо устроена жизнь. Если я прав и меня действительно хотят использовать для устранения бывшего премьера, то для гарантии безопасности сразу после моего выстрела они уберут всех, кто со мной общался. А значит, и Славик со своим ангельским лицом и нутром зверя, и Макар, бывший сельский житель, а ныне уголовник-рецедивист, сбежавший в Америку, обречены. Они этого не знают, а я знаю. Барлоу специально находил таких людей, исчезновения которых никто не заметит. Я еще раз смотрю на Славика. Рассказать ему об этом я еще успею. Пусть пока смеется. Скоро я остановлю машину, и мы пойдем пешком.

У Барлоу с утра было нехорошое предчувствие. Он вообще не верил в авантюру, которую ему навязал Семен Ерофеев. Барлоу был потомком греков, проживавших в России. Его вывезли из Одессы в начале семидесятых маленьким мальчиком, но русский язык он уже знал в совершенстве. В Греции они задержались ненадолго: у отца объявилась сестра в Америке, и они перебрались сюда, чтобы попытать счастья. Отец работал в небольшом пивном баре, который он умудрился открыть в Нью-Джерси, но пристрастие к алкоголю сказалось, и он довольно быстро умер от цирроза печени. Тогда у Барлоу еще была греческая фамилия и он должен был помогать матери и двум младшим братьям.

Ему пришлось работать вместо отца в пивном баре. Но, работая, он умудрялся по ночам читать книги и готовиться к поступлению в колледж. Когда средний брат подрос настолько, что мог его заменить, Барлоу собрал вещи и ушел из дома, твердо решив посвятить себя карьере юриста. Тогда исчез греческий мальчик-переселенец и появился мистер Барлоу, поступивший в колледж и выдержавший все экзамены на отлично. С тех пор он не общался ни с матерью, ни с младшими братьями. И даже когда однажды в Нью-Йорке случайно оказался рядом с пивной отца, он так и не вошел туда, полагая, что этот этап его жизни уже пройден. Барлоу поступил на юридический факультет Чикагского университета и закончил его с отличием. К тому времени у него появилось много друзей среди переселенцев из России. Бруклин становился центром не столько еврейской, сколько русско-еврейской эмиграции.