Чингиз Абдуллаев: Казначей

Он помнил, как тяжело умирал его отец. Летом девяносто первого года, во времена самых больших потрясений, происходивших в стране, отца сбила машина. Отцу было уже почти шестьдесят пять. Он редко выходил на улицу, предпочитая передвигаться по городу в своем автомобиле. Гулять он любил только на даче, за городом. А здесь, выйдя случайно на улицу, чтобы дойти до соседнего магазина, неожиданно оказался на улице, где в этот момент мчалась неизвестная машина. «Волга» сбила отца и скрылась с места происшествия. Водителя-убийцу так и не смогли найти. А отца привезли домой и позвонили Анатолию, чтобы он срочно прилетел домой, в Киев, где жили его родители.

У отца был переломан позвоночник, и он прожил еще около суток. В течение этого времени он умоляюще смотрел на жену и детей, словно пытаясь сказать какие-то важные слова. Но ни писать, ни говорить он уже не мог. Любые попытки даже поднять руку были бесполезны. Сын видел, как отец плакал, пытаясь что-то сообщить близким, но так ничего и не смог произнести. На следующий день отец умер. И даже в последнее мгновение своей жизни он сжимал в руках ручку, будто собирался написать.

Они никогда не были особенно близки. Отец был сухим, достаточно замкнутым, малоразговорчивым человеком. За все время учебы детей в школе он ни разу не появился там, ни разу не поинтересовался, как учатся дети, какие у них успехи. Его, казалось, не волновали эти проблемы. Он полностью передоверил воспитание детей (сына и дочери) своей супруге. Сам Андрей Алексеевич Гудниченко уже несколько лет был персональным пенсионером республиканского значения.

Во время войны, исправив себе год рождения с двадцать шестого на двадцать пятый, он ушел на фронт, едва Советская Армия освободила Харьков в сорок третьем году. И два года воевал в пехоте, получил два ордена Славы и множество других наград. Вместе с наградами он получил и два ранения, сначала в Белорусии, а под самый конец войны и в Пруссии, когда шли особенно ожесточенные бои за Кенигсберг. Ранения были нетяжелыми, и он возвращался в строй. В первый раз ему прострелили плечо, а во второй раз пуля попала в ногу. Он считал себя даже счастливчиком. Гудниченко-старший закончил войну не в Европе, как многие его сверстники, а на Дальнем Востоке, куда перебросили их дивизию для войны с Японией.

Ему было только двадцать лет, когда в сорок шестом он демобилизовался и вернулся домой, в разрушенный Харьков. Казалось, что теперь все будет иначе, по-другому. Но в сорок восьмом его арестовали. Молодой человек восторженно говорил о дорогах Германии, о налаженном быте в Пруссии, об их ухоженных садах и участках. Его обвинили в пропаганде зарубежного образа жизни и дали двенадцать лет лагерей. Награды, конечно, отобрали, а самого Гудниченко отправили на Север, где он и пытался выживать в одном из лагерей Дальлага больше восьми лет. В пятьдесят шестом его полностью реабилитировали, даже вернули награды. Он приехал в Харьков и попытался закрепиться в родном городе, устроившись на работу слесарем одного из местных заводов.

Через два года он переехал в Киев и поступил в университет, чтобы получить высшее образование. Ему было уже тридцать три года, когда он встретил Клавдию, свою будущую супругу. Она училась, как и он, на заочном факультете, работая на фабрике швеей. Клавдии было только двадцать четыре, и для нее фронтовик Гудниченко являлся почти легендарным человеком. Летом шестидесятого у них родился сын, которого назвали Анатолием. Через три года появилась дочь Олеся.

Гудниченко-старший окончил университет и устроился на работу в совнархоз бухгалтером. Он довольно быстро делал карьеру: сказывалось фронтовое прошлое, два ордена Славы. В те годы к фронтовикам было особое отношение по всей стране, в том числе и на Украине. В шестьдесят пятом они переехали в новую трехкомнатную квартиру, которую Гудниченко получил, работая в совнархозе. Затем он перешел в финансовый отдел горисполкома, потом – в Министерство финансов. Он уходил на работу утром и приходил ровно в половине седьмого, всегда аккуратно одетый, чисто выбритый. Дома отец почти не разговаривал, дети редко слышали его голос. Он ужинал, проходил в спальню и читал там газеты до девяти часов вечера. Он рано ложился и рано вставал. В семь утра он уже делал зарядку на балконе, а в восемь обычно выходил из дома. Даже когда он купил машину, он не изменял своим привычкам, раньше других появляясь на службе.