Сергей Ермаков - Поп-звёздные войны (Поцелуй змеи)

– То есть тебе выгодно было бы, если бы я погибла?

Бальган нахмурился и спросил:

– К чему это ты клонишь?

Татьяна встала с дивана, скрестила руки на груди и выпалила все, о чем обещала отцу молчать и с каждым ее словом продюсер багровел, хотя хотел казаться спокойным. На кухне Краб тихо ругнулся – надо же, вот ведь просил ее ничего не говорить, а она все равно поступила так, как посчитала нужным. Он подошел поближе к косяку, чтобы если что вмешаться. Но Бальган, казалось, ничего не собирается предпринимать – он сидел молча, опустив голову. Татьяна закончила свои обвинения аргументами, которые ей казались прямым доказательством вины Бальгана – ведь никому кроме него не выгодна была в материальном плане ее смерть. Только он после ее смерти оставался правообладателем ее альбома и он бы получил все деньги.

Когда она замолчала, повисла тяжелая пауза. Бальган кашлянул и что-то пробормотал себе под нос. Краб следил за ним со спины – если продюсер действительно виновен, то от него можно было ожидать чего угодно. И Краб увидел как Бальган сунул руку себе за пазуху. Он моментально появился сбоку с чашкой чая на таком расстоянии, что если бы у продюсера в руку оказался пистолет, то он успел бы его выбить. Но Бальган достал носовой платок, высморкался в него, посмотрел на стоящего рядом отца Татьяны с чашкой и сказал:

– Спасибо, что-то расхотелось мне пить чай. И тебе, Татьяна, спасибо. Это в благодарность за мое отношение к тебе ты меня обвиняешь. Мы с Мариной к тебе как к родной относились, а теперь ты говоришь, что я хотел тебя убить из лишней пачки долларов. Неужели ты и правда думаешь, что я на это способен?

– Не я так думаю, а так факты складываются! – произнесла Татьяна не так уверенно, правда, как начала.

– Пойду я, – сказал Бальган, поднимаясь с кресла. – Ты мне очень больно сделала. Я к тебе как к родной, а Марина, она же вообще в тебе души не чает. А ты думаешь что мы…

– Ты не обобщай, – совсем уже неуверенно произнесла Татьяна.

– Пропуска на завтрашнюю съемку выписаны будут, – продолжил Бальган с подавленным видом, – на проходной я их оставлю в студии, где мы клип снимали на "Поцелуй змеи". Ты должна помнить где это. Раздумаешь завтра приходить на съемку – твое дело, я думал как лучше, а ты вот как… после твоих обвинений вряд ли мы дальше сможем работать вместе… ты ж понимаешь… мы не сможем доверять друг другу…

Он пошел к двери, его плечи были опущены вниз. Татьяна опять закусила губу. Краб глотнул чаю из чашки, которую приготовил продюсеру, потом ушел на кухню и сел за стол. Его дочь была слишком взрослой и слишком самостоятельной, чтобы ему читать ей морали. Татьяна пришла на кухню сама, налила и себе чаю, села напротив.

– Дуешься на меня, да? – спросила она. – Скажешь, дура я, да? Ну, не сдержалась я, не умею я так вот лицемерить – глядеть в глаза, знать что человек, может быть, хотел меня убить и ему улыбаться. Я его проверить хотела – ошарашить, что я знаю, что это он, он бы и раскололся.

– Проверила? – спросил отец.

Татьяна ничего не ответила – ей не стало понятнее что происходит в ее жизни. Сначала ей казалось, что Бальган затеял это покушение, а когда она стала его обвинять, в глаза ему смотрела – ей показалось, что и не он это вроде – не мог он так с ней поступить. Хотя, опять же, чужая душа потемки и самые больные укусы делают те, кто рядом с тобой находятся – друзья, родные. Это они предают, продают, бросают, а не те, кого ты не знаешь вовсе, не дяди и тети с улицы. Хотя Бальган тертый калач, хороший актер – он мог и притвориться, что ему горько и больно от этих обвинений. Да и что для него эти обвинения, ведь киллера, которого, допустим, продюсер нанял для убийства Татьяны, могло уже давно не быть в живых. Работу порученную ему киллер не сделал – его самого бритвой по горлу и в колодец. Поди теперь докажи, что это Бальган затеял все это убийство с целью наживы, ведь исполнителя нет в живых!

– Ладно, – сказал отец, – не терзай себя. Завтра на съемку съездим, а там видно будет что дальше делать.

Назавтра настроение у Татьяны было ужасным – не хотелось никуда ехать, ни на какую съемку. Но отец вытряхнул ее из кровати, запихнул в ванную комнату, чтобы она привела себя в порядок, а потом накормил завтраком и помог ей собраться. Таня позвонила жене Бальгана и Марина разрешила взять свою машину. Когда Татьяна была готова, они вышли на улицу и пошли на стоянку. Сыпал густой новогодний снег, люди тащили домой елки, а витрины магазинов, украшенные китайскими гирляндами сверкали даже днем. Отец в этот день сам сел за руль Марининой "Тойоты". Таня плюхнулась на заднее сидение автомобиля и сжалась, плотно закутавшись в свою шубку – ей не хотелось ни с кем разговаривать, никого видеть и тем более где-то петь, улыбаться и скакать. Она знала, что это состояние пройдет как только она выйдет на сцену – все как рукой снимет – и энергия от нее пойдет к зрителям, и голос зазвучит, и все будут довольны.