Сергей Зверев - Спасти Париж и умереть

Работали по очереди. Один махал кулаками, второй задавал вопросы. Затем менялись.

– Ты вел радиопередачу?

– Я ничего не знаю, – твердил допрашиваемый.

– Где спрятан передатчик? – усердствовал гестаповец.

– Я ничего не знаю.

– Кто из вас радист?

Француз рассматривал палачей умоляющими глазами:

– Послушайте, ваши пеленгаторы ошиблись, вы можете это понять? Вокруг так много домов. Никто не мог вести передачу из собора, мы бы сами не позволили. Ведь это значит подвергать риску прихожан…

– Кто это – вы? – презрительно спросил немец.

– Настоятель, викарий, я. Все мы. Разве мы не понимаем, что с этим не шутят? Люди приходят к нам в поисках умиротворения…

Один немец посмотрел на второго:

– Послушай, Ганс, ты сам веришь, что передача велась из собора?

Второй ответил долгим взглядом, потом показал головой.

– Не очень…

– Мне тоже не очень верится…

Открылась дверь, в камеру заглянул Кнохен. Парни вытянулись по стойке «смирно».

– Производим допрос заключенного Лерне, – отрапортовал один.

Кнохен хмуро посмотрел на звонаря, поморщился. Жорж Лерне к этому времени потерял сознание.

– Не слишком усердствуйте, – обратился Кнохен к подручным. – Нам нельзя портить отношения с церковью.

– Мы же собираемся взрывать город, – возразил подчиненный.

– Уничтожение Парижа – не вашего ума дело! – отрезал Кнохен. – А пока, говорю, не слишком усердствуйте.

Кнохен подошел к звонарю, похлопал по щекам. Лерне застонал, приподнял дрожавшие ресницы.

– Смотри, не запирайся, – сказал Кнохен, – не то станешь настоящим Квазимодо…

Оберштурмфюрер Кнохен имел университетское образование, был доктором философии и читал романы Виктора Гюго.

– Значит, не знаешь, кто передавал? – спросил он, беря звонаря за подбородок..

Звонарь едва заметно помотал головой.

– Ну-ну, – произнес Кнохен и вышел.

В ту минуту, пока дверь была открыта, из коридора донеслись вопли:

– Фашисты! Сволочи! Всех не перевешаете!!!

Звонарь сосредоточился, но дверь захлопнулась, и он вновь уронил голову. Немец положил руку на плечо арестованному, как следует тряхнул его:

– Смотри, и тебе так будет…

– Я не заслужил этого, – чуть не плача пробормотал парень. – Вы напрасно мучаете меня…

– Терпи, если хочешь быть святым, – заметил гестаповец, засучивая рукав. – А лучше признайся, дешевле обойдется…

Избиение продолжалось, но звонарь молчал. Наконец гитлеровцам надоела бесплодная работа. Они вышли в коридор, чтобы развеяться.

– Откровенно говоря, я не верю, что передача велась из собора, – сказал один. – Он слишком долго держится. Мы почти измочалили его.

– Как знаешь, – пожал плечами напарник. – Мне все до одного места. Говорят бить – я бью. Скажут отпустить – раскрою перед ним ворота.

Коридор подвала выглядел как все коридоры. Под потолком горели замызганные лампочки. Гестаповцы прошли пару метров по коридору и остановились напротив открытой двери. За порогом располагалась точно такая же камера, как та, в какой они проводили допрос. Посреди камеры стоял стол, на котором высилась бутылка коньяка. На стуле, рядом со столом, закинув ногу за ногу, сидел холеный мужчина в гражданском костюме. У этого мужчины были светлые волосы, стриженные ежиком, и водянистые голубые глаза. Над левой бровью белел маленький шрам, напоминавший букву «С». Мужчина дымил сигаретой. Увидев эсэсовцев, он приветливо улыбнулся и вдруг заорал:

– Гады! Ненавижу! Нас двести миллионов – всех не перевешаете! – Он кричал, глядя прямо в глаза гитлеровцам, а губы его кривила ненатуральная улыбка.

– Смени пластинку, Семен, – усталым голосом произнес один из сотрудников гестапо. – У нас плохое настроение…

– Я плевал на всех! Плевал! – кричал тот, кого назвали Семеном, не обращая внимания на вошедших. Он кричал по-русски. Вдруг он сделал паузу, глубоко, с наслаждением затянулся, выдохнул дым и добавил по-немецки: – Гитлер капут! Дни фашистской Германии сочтены!!! – И, как бы показывая, что нисколько не боится гитлеровцев, со спокойной улыбкой протянул сигарету к столу и стряхнул пепел в пепельницу.

Кроме русского, в камере находился еще гестаповец, в руке его была плетка. Он занес руку над головой и сильно ударил по столу. Раздался резкий звук, пепельница на столе подпрыгнула.

– Смотри не разнеси стол, Ганс, – сказал один из вошедших.

Все трое уселись на топчане. Ганс отложил плетку, достал из кармана плоскую флягу, приложился и передал товарищам. Те глотнули по очереди. Затем закурили.