Сергей Алтынов - Давай постреляем?

А Валерка все играет и играет, он не видит слушателей, он слился со стареньким фортепиано... Вот уже пошли импровизации, раньше я этого не слышала. И мне ничего другого не остается, как достать из сумочки флейту, которую я заранее купила в музыкальном магазине столицы, незаметно подойти к Валерке и неожиданно, негромко вступить... На миг он прерывает игру – оборачивается, и я вижу его лицо. Мне хочется вскрикнуть, увидев два страшных ожога, которые не очень-то маскируют бинты, но я не могу, не имею права остановить музыку... И Валерка возвращается к инструменту. И его забинтованная, искалеченная рука снова ложится на клавиши.

Нам долго хлопают. Потом начинают расходиться.

– Ты приехала... – произносит, наконец, Валерка. Это его первые слова. Он осторожно прикасается к моим плечам, кажется, готов обнять, прижать к груди, но не решается...

– Просто захотелось сыграть с тобой вместе... – киваю я на флейту, которую держу в руках. – Сыграть твою музыку.

– Нашу музыку, – поправляет меня Валерка и обнимает меня. В полную силу, до ломоты в костях.

И я снова чувствую, как Валеркина музыка спускается на меня откуда-то сверху, звучит, слышимая сейчас лишь мною одной. И я вижу все, что так всегда любила и что наполняло мою жизнь по-настоящему, без всяких условностей. Тут был и тающий лед и сестра Инга, собаки и лошади, аккордеон, флейта и большая зеленая бутылка с увядающим красным тюльпаном в горлышке. А седой певец с гитарой в руках уверенным шагом идет по дороге... Идет по направлению к нашей деревне... Ведь до Праздника тающего льда осталось всего каких-то три с половиной месяца.

Выстрел, разнесший дешевую вазу с увядшими цветами, оглушил меня. Я обернулась и увидела того, кого не существовало – Райяна. Очень высокий, очень молодой, он возвышался над покалеченными и обездоленными, целясь мне в лоб. Теперь он не промахнется... Кто-то ударил его костылем, еще двое навалились сзади. Второго выстрела не последовало. Райяна били жестоко. Покалеченные в боях бойцы не ведали пощады. Он не защищался, лежал на полу, раскинув руки.

– Кто это? – только и смог спросить Валера.

– Я тебя больше не оставлю, не брошу... – вдруг произношу я, крепко обняв его.

Только сейчас я замечаю, как покалечена его рука. Одного пальца нет совсем, у другого оторвана фаланга.

– Как же ты играешь? – изумляюсь я.

– Да вот так и играю, – отвечает он.

Телефонная трель. Хочется выкинуть его куда подальше, но я почему-то прикладываю аппарат к уху. Звучит женский голос. Суровый, казенный.

– Только что умер ваш друг.

– Какой друг? – вырывается у меня возглас.

– Вы знали его как пана Ветра... Он желал вам добра.

Я молчу. Женщина тоже молчит. Потом слышатся короткие гудки. Тем временем Райяна с заломленными руками уводят какие-то люди в штатском. Я подбегаю к ним.

– Этот мальчик не виноват, – произношу я. – Он влюблен в меня с самого детства, точнее, в фильмы с моим участием... Ревность.

– Разберемся, что за ревность. По счастью, ни в кого не попал, – откликаются штатские.

И мы наконец остаемся одни, остальные разбредаются по палатам.

– Мы действительно одни? – произносит Валера. – Даже не верится... Ты что-то сказала мне? Повтори, пожалуйста.

Я готова. Сейчас я снова скажу: «Я тебя больше не оставлю, мы будем вместе... Всегда!», но в опустевшем холле появляется представительный немолодой мужчина в белом халате, судя по всему, главврач.

– Петров, Валера! – говорит он. – Давайте в палату! С минуту на минуту прибудут гости из Кремля. Вам ведь должны вручить Орден Мужества, прямо в палате. Телекамеры уже установлены. А вы должны будете поблагодарить гостей и...

– Я помню, вы уже говорили, – вежливо перебивает главврача Валера. – У меня есть полторы минуты?

– Да, конечно! – кивает тот и, заметив меня, произносит: – А вы, госпожа актриса, должны стоять с букетом цветов... Где же букет?

– Не знаю, – пожимаю в ответ плечами.

– Сейчас! – главврач поспешно удаляется.

Достать за полторы минуты букет цветов – задача не из легких. Валера же совсем не торопится получать Орден Мужества из рук кремлевского гостя. Он обнимает меня забинтованными руками, прижимает к колючей больничной пижаме...

И я говорю моему седому певцу:

– Давай улетим?