Виктор Иванников - Продолжение борьбы

На этом его указания были прерваны Александром:

— Командир, за Вами приехал Саид.

Он спустился вниз. Его верный помощник, настороженно глядя на спутников Карима, спросил:

— Может быть, дать еще кого-нибудь из проверенной команды. Они профи, что надо, и за командира любому глотку порвут.

— Спасибо, Александр, но и мы тоже парни хоть куда.

Тот ухмыльнулся:

— Да мне уже рассказали, как Вы с этими, неизвестно откуда-то взявшимися профессионалами, разобрались всего-то двумя выстрелами в полной темноте и тишине.

— Ну, вот видишь, а ты говоришь. Ничего, братишка, съездим и вернемся. Так надо, без лишнего шума.

По дороге он приказал сначала заехать на кухню-столовую. Так и сделали. Попросив их подождать, прошел к Гуле. Она что-то обсуждала с мастерами возле кухонного зала. Увидев его, сначала замерла, прижала руки к груди, затем тихим шепотом, сильно удивившим мастеровых, попросила их подождать, летящей походкой буквально кинулась ему навстречу. Но, по мере ее приближения, эта походка становилась все грузнее и медленнее, в двух шагах остановилась. Ее глаза радостно, и в то же время тревожно, смотрели на него. И он, и она молчали некоторое время, наконец, Карим шагнул к ней, взяв за руку.

— Гуля, я пришел вернуть рубашку.

Она сразу погрустнела, как-то даже погасла, повернулась и пошла в свой кабинет. Он за ней. Войдя, положил на стол пакет, в который утром вложил переданную ею вчера рубашку. Гуля, не поворачиваясь к нему, шагнула к стоящему у стены шкафу, вытащила из него другой пакет. С ним вернулась к столу, протянула:

— Вот, возьмите. Я постирала и погладила.

Карим неловко взял пакет, начал благодарить, но она махнула рукой:

— Это не главное, как ты вчера… Не ранило… Я чуть с ума не сошла, когда мне бойцы сказали о нападении бандитов. Они, правда, сказали, что с тобой ничего не случилось, но мне почему-то не верилось. Я всё себя винила. Считала, что всё это из-за меня, — на глазах у нее навернулись слезы.

— Гуленька, не надо себя ни в чем винить. Виноват только я сам. Я нарушил свой же приказ. Мне надо было сначала вызвать машину и на ней уже возвращаться, а не идти одному, да еще пешком. Отлично же знаю, какова сейчас у нас ситуация. Ну ладно, впредь это будет мне наукой.

Она стояла, смотрела на него, а по ее щекам текли крупные, прозрачные слезинки. Она неловко их смахивала кулачками, но продолжала стоять и смотреть. Карим шагнул навстречу, обнял ее:

— Не надо, Гуленька. Ведь ничего же не случилось, я жив, здоров.

— Да жив, а если бы они стрелять начали. Да я бы себе этого никогда не простила, произойди с тобой чего-нибудь.

— Всё, Гуленька, успокойся. Обещаю больше так не поступать. В следующий раз обязательно поеду на машине.

Она сквозь слезы попыталась улыбнуться.

— Да…а я тебя в следующий раз и не отпущу. Здесь останешься.

Он усмехнулся, еще крепче прижал её.

— Вот это деловой разговор, он мне больше нравится. Эх, Гуленька, я бы и сейчас никуда не пошел, но ты уж прости меня, машина, люди ждут, надо ехать. Спасибо тебе. Всего хорошего. Я поехал.

Она хотела что-то сказать, но вдруг крепко обняла его, поцеловала горячими губами, шепнула:

— Поезжай, Карим, я буду ждать… Я терпеливая…

Он, внезапно осознав, что ему страшно не хочется сейчас куда-то ехать, решать какие-то вопросы, а очень хочется остаться здесь, решительно подавил в себе эту слабость, теперь уже сам поцеловал ее, и пошел, не оглядываясь, но услышал:

— А пакет, Карим?

Вернулся, взглянул на неё, сейчас похожую на незаслуженно обиженную девочку, вновь шагнул, обнял, крепко расцеловал, схватил пакет, развернулся и ушел.

В машине он долго сидел молча, всё еще переживая происшедшее, так неожиданно захватившее его. Карим понимал: сейчас не время для таких слабостей, сейчас нужно всё собрать в кулак, в него поверили люди, он не имеет права отвлекаться, пока не добьется своего. Всё понимал, но вот сердцу-то не прикажешь! Это раньше такое было возможно, а сейчас почему-то не получалось. Видно стареть начал, а может быть уже другой стала его жизнь. Только от суровых военных будней отошел и сразу же всё многообразие жизни перед глазами, а самое главное перед душой и не поймешь сразу, что важнее, что нужнее. Он сидел, молча пытаясь разобраться в себе, в своих ощущениях, проанализировать свои желания. Постепенно ему это удалось. Более-менее отошел от своих дум только перед Акташем. Саид, видимо о чём-то догадываясь, тронул его за плечо: