Андрей Воронин - Между жизнью и смертью

Вскоре они договорились, что во время завтрака, когда Банда по утрам проносит в столовую котлы с кашей или чаем, Оля будет ожидать его в коридоре.

Ей не нужно ничего ему говорить, не нужно подавать никаких условных знаков — само ее появление и будет этим условным знаком.

И в любом случае их знакомство нужно держать в строгом секрете, не посвящая в это дело никого.

Кроме, разве что, мужа Оли, каждый день приходившего на свидание с пакетом фруктов и всякой домашней вкуснятины.

Система заработала очень удачно и четко, и каждое утро в больнице Банда начинал с главного — он знал, что с его подопечной за прошедшие сутки Ничего не случилось…

В то утро Ольги в коридоре не оказалось.

Поначалу Банда постарался подавить в себе беспокойство, списав ее отсутствие на непредсказуемый женский характер или на особенности физиологии. Но, продефилировав спустя десять, а затем двадцать минут по коридору вновь и так и не заметив нигде Сергиенко, Банда понял, что что-то случилось.

Дину к тому времени уже выписали, и надеяться ему можно было только на себя.

Он выбежал на улицу, купил десяток апельсинов и снова бросился к желтому корпусу, на трех этажах которого разместились все женские отделения.

Найти знакомую санитарку тетю Глашу оказалось делом нескольких секунд. Санитарки здесь в отличие от медсестер были не избалованными — нормальные сердобольные старушки, работавшие за копейки и скрывавшие за вечным ворчанием и матюгами свой добрый характер. Такой же была и тетя Глаша.

— Теть Глаш.

— Чего тебе?

— Ты мне Сергиенко не вызовешь, а?

— А чего тебе от нее?

— Да вот муж просил передачу передать. Он там на какое-то совещание торопится, так это… сам не может. Слышь, позови ее, хорошо, теть Глаш? — отчаянно врал Банда, искренне хлопая своими голубыми глазищами. — Ну, я ж тебя ни о чем не просил. Ну, позарез надо.

— Чего это ты так беспокоишься-то, а?

— Он меня просил передать ей и на словах кое-что, так это, мне ее лично увидеть надо.

— Так скажи мне…

— Ну, тетя Глаша!

— Что, перепало от мужа что-нибудь, раз так стараешься? — подозрительно прищурилась старуха, окидывая Банду цепким взглядом. — Небось, окаянный, бутылку уже отрабатываешь, да? Сейчас пойдешь, зенки зальешь, а мне потом самой котлы с обедом с кухни волочь по улице?

— Ну, теть Глаш! — канючил Банда. — Ну есть, конечно, бутылка. Ну мы ее с дедом Артемом выпьем, чего там. Но котлы я понесу, зуб даю!

— У, змей! — старуха, кряхтя, поднялась с маленького диванчика в комнатке для свиданий, и Банда чуть не подпрыгнул от радости — сработало! — Гляди тут, никого не впускай и никого не выпускай. А то мне Нелли Кимовна голову оторвет…

— Да все будет нормально, не боись, тетя Глаша. Ты мне ее только вызови, а я мигом…

— Как фамилия-то?

— Сергиенко. Ольга Сергиенко. Из этой, из двадцать четвертой палаты.

Старуха, шаркая кожаными больничными тапочками, поползла по лестнице на второй этаж, а Банда нетерпеливо заходил по комнате, меряя ее огромными шагами, в ожидании появления своего агента.

Но, к его удивлению, минут через десять снова появилась тетя Глаша.

— Слышь, Сашка, а муж-то ее давно ушел? Ты его догнать не сможешь?

— Нет, а что стряслось-то?

Лицо старухи как-то странно изменилось, и Банда почувствовал неладное.

— Ольга твоя не может спуститься. Она в родильном уже лежит, отходит…

— Как отходит?

— Да после кесарева.

— А чего, ей кесарево сечение делали?

— Да. Главное — ребенок родился мертвым… Вот, горе-то какое у людей! Это ж только подумать! Ходила, ходила девять месяцев, мучилась, на сохранении лежала… Всяк ее досматривал, осматривал… А ребенок — мертвый… Вот в наше время — бабы в поле родят, отлежатся немного, покормят малого, завернут в подол — да снова в поле. А нынче девки совсем никудышные пошли — то сами мрут, то выносить не могут, то детей мертвых рожают… Господи, что делается, а все Чернобыль проклятый виноват!

Чтоб их черти в этой радиации купали… — завела причитания тетя Глаша, но Банда уже не слушал ее.

Именно в эту секунду он почувствовал себя в лавине. Именно в это мгновение он растерялся, не зная, куда кинуться и что делать. Несколько минут он стоял посреди комнаты для посетителей, не в силах сдвинуться с места. Но вдруг, очнувшись, яростно шмякнул пакет с апельсинами об пол.

— Ты что делаешь-то, а? Ты чего беспорядки наводишь тут? Совсем очумел, окаянный… — заверещала тетя Глаша. — Зенки позаливают с утра…