Андрей Воронин - Марафон со смертью

— Это хорошо или плохо?

— Скорее хорошо. Они будут действовать шаблонно, стандартно, как все первопроходцы. К тому же они будут совершать много ошибок — например, в охране ребенка, в контактах. Вот тот же звонок Ларисе — это уже ошибка. Они должны были разговаривать только с тобой…

— Стой, Банда! — вдруг вскричал Самойленко. — Я совсем забыл! Сколько времени?

— Половина девятого, — ответил Дубов.

— Андрей, срочно вези меня домой. Мне в девять должен звонить бандит…

— Хорошо, едем, — согласился Банда.

— И ты?

— Конечно. Только вот что — принеси мне из своей машины кейс с аппаратурой, возьмешь «жучок», вставишь в свой телефон. Я тоже хочу послушать.

— Хорошо.

— И еще. Говорить будешь спокойно, не нервничая. И ни словом, ни звуком не дай Бог тебе обмолвиться о том, что ты знаешь что-то про Ларису!

— Я понял.

— Неси приемник.

Самойленко вернулся с чемоданчиком Банды буквально через минуту.

— А теперь адрес продиктуйте.

— Так поезжай за нами…

— А вдруг твой подъезд «пасут»? Нет, я сам твой дом отыщу, специально карту Минска днем купил. А вы езжайте… Только скажи, куда выходят окна комнаты, в которой у тебя стоит телефон.

— Как куда — во двор. У меня там нет дорог, всюду двор — район спальный.

— Я не про то. На какую сторону — на фасад, где парадный подъезд, или на тыльную сторону дома?

— А-а! На подъезд.

— А какой номер подъезда?

— Второй. Ровно посредине дома.

— Все. Понял. Езжайте! После разговора снова в машину — и в город. Я вас где-нибудь тормозну, если все будет спокойно. Поговорим.

Разговор с Юным вызвал в душе Ларисы настоящую бурю. Не в силах больше находиться на работе, она тут же ушла домой, где заперлась в своей комнате и, с плачем упав на кровать, зарылась головой в подушки.

Какая же она подлая! Как она могла так поступить!

Она ведь так хорошо знала Наташу, бывала у них дома, поздравляла ее, когда Леночке исполнился год.

Она помнила, как хорошо относилась к ней Наташа — Коля даже пошутил однажды, что его ревнивая жена готова ревновать его ко всем, кроме нее, Ларисы.

И чем она им отплатила!

Она так уважала Колю, который раскрыл в ней талант журналиста, учил ее работать в эфире, обращаться с камерой, оперировать фактами, разговаривать с людьми.

Он учил ее ответственности за сказанное в эфире слово и ненавязчиво рекомендовал даже, в какой одежде лучше появляться на экране, перед зрителями.

И чем она ему отплатила!

Ей было страшно.

И ей было противно от себя самой.

Чем больше она думала, тем сильнее понимала, что обратной дороги для нее нет, что уже никогда, даже если все кончится благополучно, не сможет она прийти в их дом, смотреть в глаза этим людям — и не чувствовать перед ними животного страха и нечеловеческого позора.

Ей было очень плохо, и в какой-то момент она подумала, что могла бы совершить по крайней мере один достойный поступок — рассказать Николаю все, что знает.

Но потом вдруг в ее голове возникло ясное и простое слово, которое наиболее точно определяет то, что она сделала, — «преступление».

И она поняла также, что сама покаяться и признаться во всем не сможет…

Телефон зазвонил в десять минут десятого — бандиты были не слишком пунктуальными, и эти десять минут показались Коле целой вечностью.

— Самойленко?

Николай вздрогнул — нет, он не ошибся, именно с этим человеком разговаривала сегодня Тимошик.

Он сжал зубы, собрал свою волю в кулак и через мгновение ответил:

— Я.

— Ну что ж, нам понравилось, как ты себя сегодня вел. Хороший мальчик.

— Пошел на хрен.

— Ну-ну, не ругайся. Мы действительно контролируем каждый твой шаг, знаем про все твои сегодняшние распоряжения на работе. Молодец. Ты все понял правильно. Если будешь и дальше умницей, ты увидишь свою Леночку. Ты согласен и дальше вести себя так же разумно?

— Кончай трепаться. Ты дочку мне привел к телефону, как обещал?

— Осталось четыре дня, Коля, не вздумай выкинуть какой-нибудь фокус. А то получишь ушки дочери в конверте по почте. Ты же понимаешь?

— Блядь, ты заткнешься?! — взревел Николай.

Если бы сейчас эта мразь была рядом, Коля бы зубами вгрызался ему в горло, голыми руками разодрал бы на части, ногами растоптал его голову, как спелый арбуз! — Я тебя все равно убью, сука!

— Ох, напугал!

— Где дочь?

— Ты уже успокоился? Тебе не стоит так нервничать, а то я тоже нервным бываю, ясно тебе, петушина? Я от тебя, козел, этих наездов терпеть не собираюсь, ясно? — завелся на том конце провода и бандит, которому изменило наконец его идиотское чувство юмора — может быть, он услышал в голосе Николая что-то такое, что его не на шутку испугало.