Михаил Нестеров - Тень летучей мыши

Данченков пропустил один из ударов, и металл рассек ему кожу на лбу. Когда Султан с Батыром отступили, давая ему передышку, в нем зародилась новая надежда и он провел рукой по лицу, оставляя на нем следы крови и глины.

Он побежал к северной части станции, стартовав с юга. Он был жив, и в нем не умерла надежда: когда он окажется по ту сторону забора, и шаги и тяжелое дыхание преследователей прекратятся.

Данченков побежал быстрее, оттого и падать стал чаще; вот ударился головой о выброшенный щиток высотой в человеческий рост.

Он оказался напротив трансформаторной будки и сам похоронил надежды на спасение, забежав внутрь. Чего ради он запер себя в кирпичном мешке? Он показался ему приличным склепом?

– Спекся. Готов.

Батыр сказал это, как пролаял. Куда девалась его физическая подготовка, которой всегда гордился один человек – он сам? Он дышал тяжело. Два коротких слова вылетели из него с хрипом. Казалось, он не пробежал семьдесят метров, а пропахал их на брюхе со связанными руками и ногами.

Когда смешанный – лунный и фонарный – свет заслонили фигуры узбеков, Виктор заметался по захламленному помещению. Он словно танцевал вальс на – раз, и два, и три и, натыкаясь только на три стены; четвертую стену представляли двое убийц, от которых он и шарахался.

Батыр плечом оттеснил Султана. Может быть, он стеснялся своего учащенного дыхания, дрожи и хрипоты в голосе, вызванными переизбытком адреналина в его крови, – но первым решил покончить с этим делом. Батыр отбросил пруток и ринулся на безоружного противника с голыми руками. Он врезался головой ему в грудь и, подхватив его руками за бедра, резко дернул вверх, выпрямляя колени. Батыр провел этот прием с такой неукротимой мощью, что Виктора подбросило вверх и он ударился головой о стену. От этого хруста у Султана заныли зубы. Он смотрел на него, как будто приклеенного к стене, и никак не мог найти причину – отчего подступил жирный комок к его горлу. Султан убивал, и смерть уже давно не могла испортить ему даже аппетита. И понял все, когда опустил глаза. Все тот же микшированный свет пролился на ноги Виктора. Босые, в глине, к которой прилип мусор в этом помещении, – они не касались пола... Он словно парил над землей, превратившись в ангела.

И вот тело его обмякло. Руки, дернувшись в последний раз, упали вдоль туловища, плечи опустились. Данченков остался висеть, нанизанный головой на металлический штырь, торчавший из стены. Он был коротким, не больше ширины ладони, но держал крепко, будто голову жертвы навинтили на него.

Это был редкий, уникальный по эффективности бросок, и Батыр мог гордиться им до конца своей жизни. Может быть, еще и потому, что он не смог бы его повторить. Он вернул себе прежние физические и душевные кондиции, когда увидел и оценил дело рук своих.

В груди Султана шевельнулась ревность (почему не он автор этого неповторимого броска, почему эта сомнительная слава досталась его товарищу), и он обломал кайф Батыру.

– Надо посмотреть, нет ли на нем татуировок. Ведь по ним его могут опознать.

– А если они есть?

– Если есть, – ответил Султан с раздражением, – то мы будем срывать с него кожу зубами.

Труп висел удобно, как пиджак на плечиках. Не то, что на земле, где его пришлось бы переворачивать с боку на бок. Лишь бы он не соскользнул со штыря, понадеялся Султан. И еще пожалел о том, что они не смогли сделать этого раньше, когда переодевали Данченкова. Но тогда он был жив и они торопились. А сейчас им торопиться было некуда. Они отдавали себе отчет в том, что совершали преступление – но только перед семьей, перед отцом Мухаммедом...

Ни на груди, ни на руках и ногах они не обнаружили ни одной наколки. Султан во второй раз осмотрел его правую руку, стерев с нее грязь; ему почему-то казалось, что он пропустил незаметную букву «В» между большим и указательным пальцами. Но ничего подобного не обнаружил. К особым приметам относились и родинки, и шрамы. Им не пришлось искать их на теле убитого. Наоборот, им предстояло оставить особую примету – ради очистки совести, в конце концов.

Султан дотронулся до кончика своего носа, суеверно прикусив язык, и сказал Батыру, который в это время прикуривал сигарету; здесь не было ни ветерка, но Батыр прикрыл пламя зажигалки ладонями, как если бы над ними проносился смерч:

– У Кознова на носу был шрам в виде крестика.

– Это легко устроить.

Батыр затянулся сигаретой раз, другой, поднял с пола пруток и его рваным торцом прижал к носу покойника, как будто выжигал клеймо на теле животного. Сильно надавив, он ослабил давление, повернул пруток и повторил операцию, итогом которой стал пусть не крестик, но очень похожий на него знак. По сути дела получился красноватый рубец. Их устраивало то, что он никогда не заживет, останется ровно таким, каким они его и видели в эту минуту, – хотя бы первые два-три дня. Может быть, он изменит цвет, только отметиной быть не перестанет.