Евгений Сухов - Бриллиантовый крест медвежатника

– Конечно, не сможет, – охотно согласился Васильев. – Но он примет признательные показания громил, которые они напишут после очной ставки.

– Ну, может, вы и правы, – пожал плечами Савинский. – Значит, мы ставим капкан двадцать восьмого в Волжско-Камском банке?

– Конечно, – потер ладонь о ладонь Васильев, что означало принятие какого-то решения. – Ваши люди должны быть готовы еще до наступления вечера. Брать Родионова только на выходе, когда у него на руках будет куш. А иначе…

– А иначе всего лишь несколько месяцев арестантского дома за незаконное вторжение в частное учреждение, – закончил за полицмейстера Савинский.

– Или штраф, – добавил Васильев, – что этому Родионову будет как комариный укус. Все свободны.

Всю дорогу до отделения Савинский был задумчив. Щенятов тоже молчал, не решаясь прерывать начальнические думы. Так они и доехали до сыскного отделения. Молчком.

В кожаном саквояже, похожем на докторский, было все, что должно и могло пригодиться в деле: разной толщины и загнутости хромированные крючочки, смахивающие на вязальные спицы, стамески; особо твердого сплава сверла, отвертки, молоток с заостренным концом, несколько масленок, небольшой керосиновый фонарь. Инструменты лежали в особых кармашках или ячейках. Кожаными ремешками были пристегнуты дрель и небольшая фомка, а в специальном чехле покоился самый что ни на есть настоящий докторский стетоскоп. План здания и схему сигнализации Савелий положил во внутренний карман сюртука; он хоть и изучил их так, что мог с закрытыми глазами найти и кабинет управляющего, и главный узел с заветным тумблером, да ведь не зря говорят: береженого Бог бережет. Последнее, что он сделал, – сунул в жилетный карман подаренный Занозой хромированный пистолетик, опять-таки исходя из известной поговорки про береженого.

Покончив с приготовлениями, он присел в кресло. Елизавета уже собралась: оба упакованных чемодана стояли на ворсистом ковре посередине гостиной, будто их только что принес коридорный.

– Ты все поняла? – в который уже раз спросил Савелий, заглядывая ей в глаза.

– Да, милый.

Она через силу улыбнулась.

– Я беру извозчика, еду на вокзал, сажусь в вагон и спокойно дожидаюсь тебя.

– Верно.

– И я уезжаю, даже если ты не придешь.

– Все правильно.

– Но ты ведь придешь? – спросила Лизавета с надеждой.

– Обязательно, – заверил ее Савелий.

В десять тридцать вечера, когда уже село солнце, к отелю «Франция» подъехала крытая пролетка. Она остановилась возле стоявшей напротив отеля городской закрытой коляски с неплотно прикрытыми шторками, в проеме которых можно было заметить пару любопытных глаз, не спускающих взора с дверей отеля, освещенных газовыми фонарями. С козел пролетки слез татарин-возница в полосатом азиатском чекмене и тюбетейке, прикрывающей темечко голой, как коленка, головы. Обойдя коляску с тылу, татарин решительно стукнул в дверцу.

– Гаспадын, эй, гаспадын!

– Ну, чего тебе? – распахнулась дверца.

Татарин вдруг неожиданно бросил свое тело внутрь коляски, навалившись на седока. Через несколько мгновений он так же ловко выскочил из нее, огляделся и аккуратно прикрыл дверцу. Пары глаз в проеме меж шторками уже не наблюдалось. И ежели бы нашелся какой-нибудь любопытствующий гражданин, позволивший себе заглянуть в эту коляску, то он бы, несомненно, почувствовал в ней стойкий запах очищенного хлороформа и увидел бы сползшего с кожаного сиденья средних лет господина, уронившего с головы котелок и забывшегося крепким и покуда беспробудным сном. А далее, покинув странную коляску, любопытствующий гражданин увидел бы, как в пролетку к полосатому татарину в тюбетейке сел приятной внешности господин при аккуратных усах и бородке с докторским саквояжем в руке. Затем сей любопытствующий мог бы видеть, как господин ткнул тростью в полосатую спину возницы, и пролетка тронулась вдоль по Воскресенской в сторону Императорского университета. Однако такого любопытствующего не нашлось, и Савелий с Мамаем поехали на дело совершенно никем не замеченные.

Он оставил пролетку за квартал до здания банка. Уже заметно стемнело, и у парадных подъездов домов фонарщики с лестницами через плечо зажигали фонари.

– Ты ждешь меня до половины первого, – наставительно сказал Савелий, принимая из рук Мамая саквояж. – А затем уезжаешь и садишься в поезд.

– А как же вы, хузяин? – сморгнул Мамай.