Дмитрий Стародубцев - Сильвин из Сильфона

Многословная Чернокнижница вышла, зацепив плечом дверной косяк, и тут Сильвин догадался, что женщина, наоборот, слишком хорошо похмелилась. Семь утра, конечно, не время для задушевного разговора с Бахусом, но что делать — любой из тех, кто населяет этот дом, инфицирован каким-нибудь древнейшим пороком, а то и несколькими одновременно. Единственное, о чем стоило бы подумать, — рассудил Сильвин, — это о том, не следует ли перепоручить Марину более благонадежному человеку.

Сильвин завел монстрика и поставил его на стол. Пластмассовый мутант пустился в случайном направлении, сопровождая шаги нелепыми движениями рук. Сильвину пришло на ум, что этот тупоголовый чудик напоминает ему игрушечного странника: такой же не от мира сего и тоже не имеет понятия, куда держит путь.

Быстро уничтожив еду и шумно высосав трубочкой из стакана последние пузырьки фанты, Сильвин смахнул салфеткой крошки с губ и взялся за пульт телевизора. Далее он положил перед собой свежие городские газеты, стопки фотографий, придвинул клавиатуру и вошел во всемирную паутину. Теперь со всех сторон его окружали лица крупным планом — разного пола, возраста и антропометрии, но удивительно схожие по какому-то корневому содержанию, будто рожденные от одного любвеобильного прародителя. Многие из этих пафосных мосек являлись в Сильфоне не последними людьми, хотя наверняка нельзя было утверждать, что все они наилучшие представители местного генофонда. Любой френолог без гонорара согласился бы, что нечто суррогатное проглядывается во многих скулах и лбах, какая-то фантомасная помесь суффикса с приставкой, а иногда еще и через дефис. Хотя гемоглобин умственных способностей этих признанных вожаков города явственно зашкаливал за двести сорок километров в час, свою совесть они, очевидно, давно уже сдали в бессрочную аренду представителю президента по правам человека.

Глаза, глаза, еще глаза — десятки глаз, в которых пульсирует, не желая забываться, прошлое, словно в костенеющий лед минувших лет закачали качественный антифриз. Еще танцуют в зрачках кадры происходящих в данный момент событий. А поверх неотвратимо накатывает будущее, проглядывая постепенно материализующимися призраками.

Проникая в эти бездонные порталы, к тоннам гигабайт самой разнообразной информации, Сильвин сначала пьянел, потом дурел, а вскоре уже агонизировал. В эти минуты у него появлялось непреодолимое желание зашить нитками все эти глаза — глаза людей на снимках, глаза людей во всем городе, в мире, чтобы больше никогда не видеть их содержания, каким бы судьбоносным оно для него ни было.

Собственно, за этим необычным занятием Странника можно было застать каждое утро. Он называл это просмотром города. И действительно, уже через пять минут такой работы вся система общественных взаимоотношений в Силь-фоне представлялась ему как на ладони. Настроения, мысли, личные и коммерческие связи, планы и последствия их реализации — все, что нужно, чтобы твердой рукой держать под уздцы этот своенравный город. И даже значительно больше. Благодаря полученным сведениям Сильвин впоследствии легко предвосхищал все нежелательные события и к тому же ежедневно зарабатывал на финансовых пророчествах такую сумму, что его совокупное состояние по его же тайным подсчетам давно перевалило за сто миллионов.

О Сильфоне Сильвин знал, пожалуй, все, но каждый раз не переставал изумляться живучести человеческих пороков и их способности к невообразимой мутации. Вот бы добродетель проявляла такую же жизнестойкость и обладала таким же инстинктом самосовершенствования — цены бы Человеку не было!

Сильфон, впрочем, как, наверное, и любой другой город в этой удивительной стране, был, словно бисквит, насквозь пропитан злобой и болезнетворными страхами. Люди почти не улыбались, проявляли друг к другу необъяснимую патологическую враждебность, будто часть их принадлежала к роду Монтекки, другая — Капулетти. Их мозги, неискушенные добрыми делами и не наполненные благородными помыслами, представляли собой экзотический винегрет из всяческих подозрений и опасений, тотальной ненависти и коварных планов. Почти все они испытывали острую нужду, поскольку на сдачу от зарплаты после всех удержаний могли позволить себе разве что пару новых пломб со скидкой у знакомого дантиста и несколько фишек в многочисленных казино.

Самые невинные жители Сильфона страдали клептоманией, нанося картелям супермаркетов колоссальный ущерб, недоплачивали налоги, строили недругам изобретательные козни, исподволь и довольно бегло сквернословили при помощи хлестких идиом, настойчиво пьянствовали и усердно развратничали. А те, кто привык грешить с размахом, местные аллигаторы, говорили благочестиво и демонстрировали торжество семейных устоев, но воровали супермаркеты и клали собранные налоги себе в карман. Многие сильфонцы подмешивали в кальян травку, писали после пива в подворотнях, и, бравируя, нарушали моральный, административный, уголовный и все прочие кодексы.