Дмитрий Стародубцев - Сильвин из Сильфона

Вчера Сильвин с ног до головы был опутан липкой паутиной всяких маниакальных страхов. Он и ступал-то с трудом, прилагая немалые усилия, чтобы растянуть между ногами крепкие паучьи нити. Самые ничтожные люди мнились ему циклопами, а город виделся гигантской топкой, пожирающей человеческие судьбы. Он боялся высунуть мордашку из своей конуры, мочился в банку, иногда прямо в штаны, голодал, копался в мусорных баках, и каждую ночь его соблазняли мысли о смерти. Хотя смысл раздумий о смерти только в том, что они лишены смысла. Но вот вместе с этим чудесным рассветом, как ни странно, наступил метаморфозой сегодняшний день, и нынче все былые страхи кажутся смехотворными. Теперь этот лицемерный мегаполис, который когда-то поспешил слить его вместе с другими нечистотами в свою средневековую клоаку, преклоняется перед ним, словно перед своим императором, завидев, кланяется по-японски, целует ручки и каждый барский пальчик в отдельности. Теперь этот город всецело принадлежит ему, принадлежит как вещь, как футбольный мячик, он может пинать его по-всякому — как ни ударь, тот обязательно весело подскочит и помчит в нужном направлении, в строгом соответствии с приложенной силой. А еще он может просто Сильфон сжечь (тот покорно сгорит, признавая право завоевателя уничтожать покоренный город), а потом на пепелище провозгласить пир, призвав на него всех своих генералов, лучших воинов и их пылких любовниц…

Сильвин отошел от окна и обмакнул дряблый зад в лоно итальянского кожаного кресла. Это тронное кресло и остальной набор катастрофически роскошной мебели, который сейчас наполнял помещение новым мистическим содержанием, ему недавно преподнесли, рассыпаясь в реверансах, представители ассоциации мебельщиков, и он стоил даже не денег, а, по меньшей мере два или три вздоха Бога.

Вошла Чернокнижница с черными кругами под глазами и дрожащей рукой поставила перед Сильвином коробку Хеппи Мил из Макдоналдса и пластиковый стакан с напитком.

Сильвин. Спасибо. Как там Марина?

Чернокнижница. Температура спала, но о полном выздоровлении говорить пока рано.

Сильвин. Я тебя прошу, не отходи от нее ни на шаг. Если посчитаешь нужным, пригласи врача или съездите в больницу. Можешь потратить на лечение сколько угодно.

Он открыл упаковку с едой, но есть не спешил, а принялся с азартом собирать вложенную в коробку игрушку.

Чернокнижница. Знаешь что, дорогой, твои заботы о ней просто смешны!

Сильвин. Смешны? В чем дело?

Чернокнижница. Неужели ты не понимаешь, что девчонке здесь не место? Ей нужно учиться в школе, общаться со сверстниками, жить жизнью ребенка, а не выслеживать целыми днями недругов и не служить наживкой для педофилов.

Сильвин. Но благодаря Марине их почти не осталось в городе. Мы с ней спасли, наверное, сотни детей, которые в ближайшее время могли бы стать жертвами этих сексуальных безумцев. А некоторых вызволили из заточения и избавили от жутких страданий. Разве это не оправдывает мои поступки?

Чернокнижница. Да что с тобой?! Какими бы благовидными предлогами ты ни прикрывался, ты не имеешь права ежедневно подвергать девочку опасностям! Я уже не говорю о том, с чем ей приходиться сталкиваться! Твое стремление уменьшить зло порождает много нового зла. Тебе следует об этом подумать!

Сильвин. Мне кажется, ты просто запуталась. Что ж, немудрено. Добро и зло — это две реки, которые так хорошо смешали воды, что невозможно их разделить…

Ему, наконец, удалось собрать игрушку, и теперь он держал в руках неказистого зеленого монстрика, который, если судить по поворотному механизму на спине, мог еще и совершать какие-то телодвижения.

Чернокнижница. Говори, что хочешь, я знаю, что ты прочел целые библиотеки книг. Можешь меня даже наказать или уволить. От меня все равно не убудет — убывать давно нечему. А на бутылку я и без тебя деньги всегда сыщу. Но найди другой способ следить за преступниками и вычислять извращенцев. Что тебе стоит? Ты же всемогущий! Тебя уже боготворят тысячи! Скоро с тебя иконы писать будут! Мои гадания по сравнению с твоими способностями — дешевое шарлатанство! Так вот, используй свой дар хотя бы так, чтобы грешили грешники, но не учи грешить безгрешных.

Сильвин. Что ты прицепилась? Не похмелилась, что ли?

Чернокнижница. Дело не в этом. Ты послал Марину следить за этим жирным боровом. Она четыре часа простояла под дождем и, естественно, простудилась. Пойми, мы люди проклятые, черт с нами. Мы, скитальцы, или странники как ты удачно придумал, мы, по определению, обречены на пожизненное страдание. Мы и сейчас живем в аду, и впереди у нас только ад. Но пойми: она не странник— всего лишь ребенок, самый обыкновенный ребенок! Ее вина только в том, что она родилась не в то время, не в том месте. В наших силах сделать так, чтобы она стала полноценным человеком и никогда, никогда не страдала, как мы. Наша задача не штамповать странников, а наоборот, избавить будущие поколения от мерзости ничтожного существования и сопутствующих пороков. Сильвин. Хорошо, иди, я подумаю над твоими словами.