Андрей Воронин - Троянская тайна

Федор Кузьмич повернул барашек замка и отступил на шаг, впуская гостя в прихожую. Гость шагнул через порог. Свет потолочной лампы упал на его лицо, и Федор Кузьмич опешил. Ему показалось, что выпитая в неурочный час водка все-таки сморила его и ему снится какой-то бредовый, навеянный сегодняшними событиями сон. Как-то иначе объяснить увиденное дядя Федя просто не мог.

На человеке, который стоял перед ним, пачкая пол в прихожей мокрыми ботинками, была оранжевая куртка Алексея, на груди и плечах потемневшая от дождя. Человек этот приехал на Лешиной машине и держал в руке Лешину спортивную сумку, в которой что-то глухо звякало, когда он входил.

Машина, куртка и даже сумка были Федору Кузьмичу очень хорошо знакомы, а вот человека, которому он только что открыл дверь, художник-реставратор Макаров видел впервые в жизни.

Федор Филиппович, не удержавшись, фыркнул в чашку и тут же аккуратно поставил ее на блюдце – надо полагать, во избежание дальнейших инцидентов.

– Уморил, – сказал он, промокая салфеткой уголки рта. – Знали бы в министерстве культуры, при каких обстоятельствах ты козыряешь их удостоверением!

– Да бросьте, Федор Филиппович, – с легким раздражением ответил Глеб. – Знавал я этих культуртрегеров, доводилось встречаться. Такие же люди, как все мы, грешные. А встречаются и похуже...

– В свободное от работы время! – назидательно изрек генерал Потапчук, подняв кверху указательный палец. – Насколько мне известно, на службе они мебель не ломают и оппонентов по черепу картинами не бьют. Культурный спецназ, надо же... Между прочим, – добавил он с улыбкой, – такая идея обсуждалась.

– Насчет спецназа при министерстве культуры? – удивился Глеб. Это действительно было что-то новенькое; идея отдавала таким безумием, что вполне могла оказаться правдой.

– Да нет же, – отмахнулся генерал. – О том, чтобы переподчинить нас с тобой министерству культуры.

Глеб был моложе Федора Филипповича и лучше владел собой, поэтому он сначала поставил чашку, а уже потом фыркнул – без особого веселья, впрочем.

– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, – процитировал он и закурил. – Этот Самокат – пустой номер. Помните билеты лотереи "Спринт"? Платишь деньги, долго выбираешь, надрываешь, разворачиваешь обертку, а внутри надпись: "Без выигрыша". Если бы умел, я бы вытатуировал эту надпись у него на лбу.

– Значит, снова мимо, – вздохнул Федор Филиппович. – Картина-то хоть настоящая или опять репродукция из журнала "Работница"?

Глеб изобразил кислую улыбку, отдавая должное генеральской остроте.

– Эта тетка... виноват, Вера Григорьевна. Так вот, ее чуть Кондратий не хватил от восторга. Ах, ох, культурное наследие, да сколько я вам должна...

– Даже так?

– Представляете? Вообще у нее, по-моему, сложилось впечатление, что мы с Самокатом с самого начала были заодно и что я просто пытался впарить ей копию, чтобы потом спокойно толкнуть оригинал какому-нибудь частнику.

– Сочувствую, – сказал Федор Филиппович. – Кстати, а как она повезла картину в музей?

– Как-как, – проворчал Глеб и отвернулся, разглядывая шумевшую за оградой уличного кафе оживленную улицу.

– Ага, – глубокомысленно произнес генерал после продолжительной паузы. – А я-то голову ломаю: куда мой Глеб Петрович пропал на целых полдня? Альтруизмом щеголяешь?

– Щеголяю, – мрачно согласился Глеб. – Она мне говорит: "Будьте так любезны, подвезите до метро". Тут мне, сами понимаете, стало интересно. Спрашиваю: "А зачем вам метро?" Как же, говорит, а до вокзала я на чем доберусь? А с вокзала, спрашиваю, чем? Как обычно, говорит, электричкой...

– Двести километров, – подытожил Федор Филиппович. – С Куинджи под мышкой.

– Вот-вот, – сердито поддакнул Глеб. – Хранительница культурного наследия! Одного бензина спалил больше, чем этот несчастный Куинджи стоит...

– Ты только этого какому-нибудь искусствоведу ненароком не скажи, – посоветовал Потапчук.

– Искусствоведу... – мрачно передразнил Сиверов. – Где он, ваш искусствовед? Мы без него как без рук. Сколько можно? Мы дело намерены делать или в бирюльки играть? Если так пойдет дальше, через полгода я буду разыскивать уже не Куинджи или Рериха, а бессмертное полотно художника Таракащенкова "Взятие пивного ларька люберецкими пацанами"...

– Реальными, – уточнил Федор Филиппович, разглядывая его с юмористическим выражением лица, показавшимся Глебу в высшей степени неуместным.