Макс Кранихфельд - Арабская петля (Джамахирия)

«Да, батенька, — думал он, с наслаждением втягивая горький дым мятой родопины. — Внешне вы, конечно, поменялись радикально. Вот с внутренним миром посложнее…» Действительно, здесь и крылась главная загвоздка. Он великолепно научился подстраиваться под любовно вылепленный для себя образ крутого парня. Научился изо дня в день, не снимая носить эту маску и действовать в соответствии с ней. Однако был в этом мире один человек, которого ему никогда не удавалось обмануть напускной крутизной, и этот человек был он сам. Стасер кашлянул, подавившись не в то горло проглоченным дымом, курил он недавно и редко, все же курение в училище было под строгим запретом, поэтому практики было маловато. Он усмехнулся, вспомнив, как началась его курительная эпопея.

Еще на абитуре, когда они жили в натянутых на стадионе палатках и усердно пыхтели над учебниками, готовясь к вступительным экзаменам, заваливший впоследствии физику и так и не поступивший в училище сосед по палатке, сбежав самовольно в город, вернулся с красивой вкусно пахнущей табаком зеленой пачкой «Герцеговины Флор». На сроду не курившего Стасера пачка почему-то произвела грандиозное впечатление, то ли оттого, что курение было категорически запрещено, а запретный плод, как известно, сладок, то ли он посчитал сигареты очередной вехой на пути обретения своей новой личности. Короче когда после отбоя, хозяин сигарет и еще двое, примкнувших к нему курильщиков вкусно задымили прямо в палатке, Стасер очертя голову притиснулся к их кружку и, попросив себе сигарету, храбро, как бывалый, затянулся. Он готовился к судорожному кашлю и уже придумал реплику, мол, крепок табачок, но к его удивлению ничего подобного не случилось. Табак мягко пощипывал горло, оставляя во рту непривычный горьковатый привкус. На всякий случай Стасер все же старался особо дым не глотать, так как из книги о приключениях Тома Сойера помнил, что с непривычки никотин может вызвать тошноту и прочие неприятные эффекты. Тем не менее, в этот раз практика опровергла книжную теорию, и ему удалось вполне достойно докурить сигарету без каких-либо эксцессов. С этого момента он решил всерьез овладеть этим «престижным» искусством и начал упорно тренироваться. Однако в условиях училища в день удавалось выкуривать две-три сигареты, не больше, так как требовалась строжайшая конспирация. Пойманный даже просто с табачным запахом, вполне мог рассчитывать на тройку внеочередных нарядов с периодичностью через сутки.

Прикурив от дотлевающей сигареты новую, Стасер заметил, что его руки мелко подрагивают, видимо сказалось нервное напряжение только что происшедшей стычки, с ним всегда так бывало. В момент самой экстремальной ситуации он бывал непробиваемо спокоен, а вот после накатывал отходняк и поделать с этим ничего было нельзя, еще с полчаса точно будет трясти, так что лучше пересидеть это время здесь, благо искать никто не должен, а в расположение вернуться уже в полном порядке, этаким героем, в одиночку схватившимся с двумя второкурсниками. Само собой Стасер прекрасно понимал, что схваткой произошедший инцидент, можно было назвать лишь с большой натяжкой, так обычная проверка на вшивость, какие здесь случаются сплошь и рядом. Таковы уж неписанные законы Казанского Кадетского Корпуса, или попросту трех К. Стасер даже подозревал, что эти подпольные традиции во многом поощряются командованием, по крайней мере, начальник училища, настоящий генерал с рубленными тяжелыми чертами лица, из обуви признававший лишь начищенные до блеска хромовые сапоги и даже на шестом десятке выглядевший грозно и внушительно, как-то заявил с трибуны, что он свою задачу видит в переделке гражданских сопляков в настоящих мужчин, а второй курс должен ему оказывать в этом помощь и поддержку. Вот они и оказывают.

«В самом деле, если бы не было этой системы неписанных традиций и правил, ее следовало бы создать, — лениво размышлял Стасер. — Уж чего-чего, а в настоящих мужчин с ее помощью тут превращают быстро и эффективно, правда, те, кто не выдерживают подобной переделки, весь этот отработанный шлак, а обычные нормы отсева до четверти состава, уходят на гражданку с тяжелыми психическими травмами и, вполне возможно, непоправимо искалеченными судьбами. Но тут уж каждому свое. Зато остальные почти на сто процентов идеальные бойцы». Начиналось все обычно с простого на первый взгляд и естественного правила: твой взвод — твоя семья. Вроде бы все хорошо и ясно, как у мушкетеров — один за всех, и все за одного. Прекрасный девиз, пока не доходит до дела. Простой пример — растяжка взвода на марш-броске 25 метров. То есть когда первый добегает до финиша, последний должен быть в 25 метрах от него и не дальше. А если во взводе завелся «мешок» который не может бежать в общем темпе? Бросить его нельзя — незачет и повторный забег после короткого отдыха, и никому не объяснишь, что «мешок» один, а остальные вполне нормально справляются с нормативом, перебегать будут все. Взвод должен прибыть к месту выполнения задачи в полном составе. И то время, которое необходимо на преодоление дистанции последнему военнослужащему взвода и есть взводное время, и никак иначе. И вот на дистанции ты забираешь у «мешка» автомат, «замок» навешивает на себя его вещмешок, а еще двое тянут под руки его самого, периодически пиная, чтобы не отставал. Тяжело? А что сделаешь? Помните: не только один за всех, но и все за одного…